БОРИС И ГЛЕБ

Старомодный спектакль в девяти эпизодах
(Фрагмент)



У ч а с т в у ю т:
Князь Борис Ростовский
Князь Глеб Муромский
Супруги Григорий Романович и Вера Иосифовна, помещики
Рогнеда (Роня), девушка лет 17, их дочь
Барон Пётр Францевич, искусствовед, друг семьи
Василий Степанович, работник районного масштаба
Мавра Глебовна, его жена.
Приезжий
Жена Приезжего
Ночной лейтенант, с помощником или двуглавый
Хозяин избы
Аркадий
Княжеские дружинники, жители деревни, музыканты

I.

Комната в русской избе. Темно. Снаружи слышны голоса, скрежет ржавых гвоздей, треск отдираемых досок. Открываются ставни двух окон. Красное вечернее солнце. Потемневшая печь отгораживает горницу от кухни. Дощатый стол, железная кровать с постельным тряпьём, иконы в красном углу. На стене часы-ходики с неподвижным маятником. Рядом с дверью вбиты гвозди вместо вешалки, в почернелые стропила потолка ввинчены крюки для отсутствующих детских люлек. Всё очень обыкновенное и очень старое.


Шаги в сенях, скрипит низкая дверь. Аркадий, человек неопределённого возраста и запущенного вида, в полуистлевшей телогрейке и кирзовых сапогах, вваливается с чемоданом, пишущей машинкой, ещё каким-то скарбом. Следом вступает в избу Приезжий. Видно, что он проделал долгий путь. Осматривается, толкает пальцем маятник, часы, постучав немного, останавливаются. Гость расплатился с Аркадием, хлопнул его по плечу; может быть, они перебрасываются короткими репликами, но мы не различаем слов.

За окнами темнеет, где-то тренькает балалайка. Вещи стоят неразобранные на полу. На столе, рядом с машинков, горит керосиновая лампа. С потолка свисают люльки. Тёмная фигура хозяйки в глубине.


ПРИЕЗЖИЙ (устраиваясь на ночлег). Ничего себе. Ехали, ехали и приехали. Вроде бы не так уж далеко. А чувствуешь себя в тридевятом царстве. Ну и дорога. Надо бы не забыть записать, было когда-то четыре стихии: земля, вода, воздух, огонь. А теперь к ним прибавилась пятая – грязь. (Вздыхает). Но зато природа! Боже мой. Какая природа! (Тушит лампу и ложится).


Шум дождя. В ламповом стекле мерцает огонёк, чья-то рука крутит фитиль, стало немного светлей. У порога грязные сапоги с портянками. За столом на табуретке сидит Хозяин избы, мужик в никелевых очках, в рубахе и портках, босые ноги под столом. Роется в бумагах, что-то листает, может быть, приходо-расходную книгу, сверяется с документами, перебрасывает костяшки на счётах.

Приезжий приподнялся на кровати, протирает глаза, что-то спрашивает.


ХОЗЯИН (поворачивает голову. Сурово). Это я у тебя спрошу, чего ты тут делаешь!

ПРИЕЗЖИЙ. Живу.

ХОЗЯИН. Живёшь. А по какому такому праву?

ПРИЕЗЖИЙ. Да ни по какому. Этот дом купил мой брат.

ХОЗЯИН. Вот именно что ни по какому. Брат... Какой такой брат? (Неопределёный жест Приезжего). Документ есть?

ПРИЕЗЖИЙ. Какой документ?

ХОЗЯИН. Документ, говорю. На право-жительство.

ПРИЕЗЖИЙ. Могу показать паспорт.

ХОЗЯИН. На кой ляд мне твой паспорт. (Поворачивается к Приезжему). Интересно получается (потирает колени), законы у вас, что ль, такие? Приезжают, понимаешь, в чужой дом, живут... а ты у меня спросил, прежде чем вламываться-то, разрешения спросил?

ПРИЕЗЖИЙ. Я же вам объясняю. Мой брат купил эту избу. Здесь жила одинокая старуха, она умерла.

ХОЗЯИН. Ты-то откуда знаешь, что померла?

ПРИЕЗЖИЙ. Так говорят. Дом перешёл к родственникам. У них он и купил.

ХОЗЯИН. Купил... ишь ты. У каких это таких родственников?

ПРИЕЗЖИЙ. У владельцев.

ХОЗЯИН. Вот сейчас вышибу тебя отседа к едрене-фене со всем твоим барахлом. У владельцев. Надо же... Я владелец!

ПРИЕЗЖИЙ. Я всё-таки попрошу не рыться в моих бумагах.

ХОЗЯИН (не оборачиваясь). Не твоё пёсье дело, ещё приказывать мне будет. Нет тут твоих бумаг. Вот, оно самое. Вот-те и акт, пожалста. (Читает). Мною, уполномоченным... (прибавил огня в лампе) сего числа, года... проведено обследование хозяйства гражданина деревни... Обследование гражданина. Меня, стало быть. Обнаружено... Дом в двух избах под одной крышей, одна изба восемь на восемь, средней сохранности, вторая один на восемь ветхая. Какая же она ветхая, чего они пишут! Двор 10 на двенадцать, средний...


Пламя коптит. Мужик прикручивает фитиль. Дождь кончился, тишина. Больше нет ни люлек, ни хозяйки.

Продолжает читать после паузы.


Из скота: лошадь мерин гнедой масти, 20 лет плохая, жеребёнок подросток 2 года, коров – одна 6 лет, вторая во дворе принадлежит гражданке Воиновой за отсутствием своего двора. Инвентарь... Косилка средняя двухконная, плуг деревянный однолемешный... Одни часы с боем. (Смотрит на стену). Они тут висели, куды часы дел?

ПРИЕЗЖИЙ. Никуда не дел. Вон они висят.

ХОЗЯИН (читает). Два самовара. Семья состоит из следующих лиц... Вот! (Ладонью по столу). Чёрным по белому прописано, а они что творят? (Читает). Хозяйство обложено в текущем налоговом году... (что-то бормочет) за вымочку озимого посева списано 15 рублей.

ПРИЕЗЖИЙ. Это как понимать?

ХОЗЯИН. За вымочку, дожди шли два месяца... (Бормочет, читая). Бу-бу-бу... Вот, оно самое. Настоящая комиссия относит хозяйство Громовых к группе се-ре-дняцких! Ясно? Середняцких! А не кулацких. А они что делают? Чего делают, я спрашиваю!

ПРИЕЗЖИЙ. У кого?

ХОЗЯИН. У кого... У кого надо, у того и спрошу. Творят что хотят. Куды хозяйку мою дели? Детей куды рзвезли? А? Чего?


Стучат в окно. Мужик прошлёпал босыми ногами, отворил окошко. Сильный ветер. Чей-то голос снаружи.


ХОЗЯИН. Чего тебе. (Там что-то ответили). Подождёшь. (Там возразили). Подождёшь, говорю, сейчас поедем. (Возвращается к столу, наворачивает портянки и засовывает ноги в сапоги). Я, может, ещё вернусь. Вот тогда поговорим. Разберёмся, что и как... Пока можешь жить, я разрешаю. Оно лучше, чем дому-то пустовать... Народ-то знаешь какой. Не поглядят, что дом заколочен, последнее добро растащут. А я вернусь! Я им ещё покажу, кто хозяин. Ишь какую моду взяли, у человека дом отнимать. (Тушит лампу и уходит).


Темно, Приезжий лежит на кровати. Где-то снова дребезжит балалайка. Тусклое пляшущее плами за окнами. Выстрелы. Стук кулаком снаружи – на крыльце или в сенях, потом забарабанили в окошко.

На кровати никого нет, постоялец вышел в сени, через приоткрытую дверь слышен его вопрос. Грубый голос: «Проверка документов!». Голос Приезжего: «Утром приходите». Стучат сапоги. В избу, пригнувшись, входит Ночной лейтенант в шинели с петлицами, без погон, с портфелем. За ним Приезжий, и следом ещё один в шинели – Помощник, с карманным фонарём и питолетом наготове. Приезжий зажигает лампу, Ночной лейтенант кладёт портфель и фуражку на стол, расстёгивается, на нём гимнастёрка тридцатых годов, портупея, два кубаря в петлицах. Тёмная фигура Помощника перед дверью.


ЛЕЙТЕНАНТ (за столом, перелистывает паспорт Приезжего). Кто ещё проживает в доме?

ПРИЕЗЖИЙ. Я один.

ЛЕЙТЕНАНТ. Сдайте оружие. (Приезжий пожимает плечами). Есть в доме оружие?

ПРИЕЗЖИЙ. Кухонный нож.

ЛЕЙТЕНАНТ. Шутки ваши оставьте при себе. (Разглядывает паспорт). Фамилия?

ПРИЕЗЖИЙ. Там написано.

ЛЕЙТЕНАНТ. Вижу, что написано. Вы кто такой. От кого тут скрываетесь?

ПРИЕЗЖИЙ. Ни от кого. Это дом моего брата, он хозяин.

ЛЕЙТЕНАНТ. А это мы ещё разберёмся, кто тут настоящи хозяин, а кто подставной. (Кладёт паспорт на стол). Обыскать.


Приезжий поднимает руки, Помощник обыскивает и обхлопывает его.


ПРИЕЗЖИЙ. Что же тут разбираться. Кто здесь жил, тех давно уже нет!

ЛЕЙТЕНАНТ. Вы так думаете?


Личный досмотр окончен. Помощник Ночного лейтенанта стоит, ожидая дальнейших приказаний.


ЛЕЙТЕНАНТ (поставил портфель на пол возле табуретки, разглядывает пишущую машинку и бумаги на столе). Это что?

ПРИЕЗЖИЙ (спокойно). То, что видите.

ЛЕЙТЕНАНТ. Я спрашиваю.


Приезжий, присев на корточки, достаёт из лежащего на полу чемодана удостоверение и подаёт Лейтенанту.


ЛЕЙТЕНАНТ (разглядывая документ, брезгливо). Можете сесть... Писатель. И что же вы пишете? Вот и сидели бы там у себя. Сюда-то зачем пожаловали?

ПРИЕЗЖИЙ. Здесь тихо. Чистый воздух.

ЛЕЙТЕНАНТ. Не очень-то тихо. И нечего было сюда тащиться. А насчёт воздуха я с вами согласен. (Пауза). Кто тут живёт, тебе известно?

ПРИЕЗЖИЙ. В деревне?

ЛЕЙТЕНАНТ. Известно ли вам, кто проживает в этом доме?

ПРИЕЗЖИЙ. Никто. Дом был заколочен.

ЛЕЙТЕНАНТ. Интересно. А вот у нас есть данные, что сюда вернулся нелегально бывший хозяин.

ПРИЕЗЖИЙ. Откуда?

ЛЕЙТЕНАНТ. Откуда данные?

ПРИЕЗЖИЙ. Нет. Откуда он вернулся?

ЛЕЙТЕНАНТ. Из ссылки вернулся, вернее, бежал. Да ты садись, так и будешь стоять, что ли?.. Это, конечно, не для разглашения, но вам как писателю будет интересно.

ПИСАТЕЛЬ (присаживается к столу). Мне кажется, вы опоздали.

ПОМОЩНИК. Говорил, надо было выезжать немедленно.

ЛЕЙТЕНАНТ. А ты помолчи, Семёнов. (Приезжему). Почему это мы опоздали?

ПРИЕЗЖИЙ. Другое время.

ЛЕЙТЕНАНТ (смотрит на ручные часы, потом на ходики. Помощнику). Подтяни гирю. И стрелки передвинь... (Приезжему). Часы-то ваши стоят, живёшь, а времени не знаешь. (Помощнику). Стрелки, говорю, переставь, Семёнов! Да что у тебя, едрёна вошь, руки дырявые, что ль!


Часы падают со стены, Помощник, чертыхаясь, собирает с полу коробку с циферблатом, стрелки, отвалившийся маятник. Кое-как укрепляет часы на стене.


ЛЕЙТЕНАНТ. Насчёт опоздания я тебе вот что скажу: опоздать-то мы не опоздали. А вот что положение становится час от часу серьёзней, классовый враг свирепеет, это верно. Вот и носишься по всему уезду... Обстановка такая, что только успевай поворачиваться. Я тебе так скажу. Если в прошлом году у кулаков запасы хлеба были, округлённо, 100, самое большее 200 пудов, то теперь, в среднем, до пятисот. А в ряде случаев даже до тысячи. Это же сколько народу можно накормить. А между прочим, рабочий класс голодает. Вот так. Это, конечно, не для раглашения... (Пауза. Встаёт из-за стола). А теперь осмотрим запасы. Где лабаз?

ПРИЕЗЖИЙ. Какие запасы. Сами видите, что тут...

ЛЕЙТЕНАНТ. Огород. Хлеб закопан в огороде.

ПРИЕЗЖИЙ. Ищите, копайте. Авось что-нибудь найдёте.

ЛЕЙТЕНАНТ. И найдём, можешь быть спокоен. В феврале нами обнаружено по уезду 70 тыщ пудов.

ПРИЕЗЖИЙ. В феврале. Какого года?

ЛЕЙТЕНАНТ. Нынешнего, какого ж ещё.

ПРИЕЗЖИЙ. А вы знаете, который сейчас год?

ЛЕЙТЕНАНТ (роется в портфеле, слишком занят, чтобы отвечать на глупые вопросы). Семёнов! Зови понятых. И этого, как его... (Помощник уходит. Приезжему). А вы пока что (достаёт бумагу, что-то дописывает) подпишите. Здесь и здесь.

ПРИЕЗЖИЙ. Что это?

ЛЕЙТЕНАНТ. Подписка о неразглашении. И что вы обязуетесь немедленно сообщить в Управление в случае появления в деревне или в окрестностях...

ПРИЕЗЖИЙ. Позвольте, но я никого здесь не знаю.

ЛЕЙТЕНАНТ. Неважно. Там разберутся.

ПРИЕЗЖИЙ. Где это – там?

ЛЕЙТЕНАНТ. Не прикидывайтесь дурачком. Где надо, там и разберутся.

ПРИЕЗЖИЙ. А всё-таки?

ЛЕЙТЕНАНТ. Не имею полномочий объяснять. Управление секретное.

ПРИЕЗЖИЙ. Ясно. Значит, в случае появления человека, которого я не знаю...

ЛЕЙТЕНАНТ. Или его родственников.

ПРИЕЗЖИЙ. Или родственников. В случае появления людей, которых я не знаю, я немедленно сообщу в Управление, о котором тоже ничего не знаю.

ЛЕЙТЕНАНТ. Слушай, ты. Ты чего дурочку валяешь? (Приезжий пожимает плечами). Едрёна вошь. Ты чего хочешь этим сказать?

ПРИЕЗЖИЙ (спокойно). То, что сказал.


Молчание. Лейтенант смотрит на Приезжего долгим взглядом.


ПРИЕЗЖИЙ. Я вам объясню. (Смотрит в окошко). А между прочим, уже светает. Видите ли... это вопрос в некотором роде философский.

ЛЕЙТЕНАНТ. Нечего мне объяснять. Семёнов! ты где?..

ПРИЕЗЖИЙ. Если я правильно понимаю, секретной является не только деятельность Управления, но и самый факт его существования Спрашивается: существуют ли вообще вещи, о существовании которых мы не знаем. Возьмите, например, вопрос о Боге. (Лейтенант угрожающе прочищает горло). Боюсь только, что у нас нет времени...

ЛЕЙТЕНАНТ (мрачно). Валяй дальше.

ПРИЕЗЖИЙ. Как бы это сказать. Дело в том, что я в любую минуту могу проснуться.

ЛЕЙТЕНАНТ. Чего? Ну, ты даёшь.

ПРИЕЗЖИЙ. Я говорю, мы оба можем проснуться. И вас нет, и меня нет... ничего нет.

ЛЕЙТЕНАНТ. Да ты чего плетёшь-то?

ПРИЕЗЖИЙ (потирает лоб). Извините, я отвлёкся. Словом, так... Постарюсь быть кратким. В рассуждениях на эту тему, я бы даже сказал, во всей теологии имеется логический круг. Рассуждения имеют целью обосновать существование Бога, но исходят из молчаливой посылки, что он существует. Улавливаете мою мысль?

ЛЕЙТЕНАНТ. Улавливаю. Встать. Руки на затылок. Лицом к стенке. К стенке, я сказал! (Приезжий, пожав плечами, повинуется. Помощник входит в избу). Обыщи его.

ПРИЕЗЖИЙ (через плечо). Уже обыскивали.

ЛЕЙТЕНАНТ. Ещё раз, и как следует.

ПРИЕЗЖИЙ. Что значит, как следует?

ЛЕЙТЕНАНТ. Молчать.

ПОМОЩНИК. Ноги расставить.

ЛЕЙТЕНАНТ. Ты в башмаках у него смотрел? Стельки, стельки оторви. То-то же. А то, понимаешь, религиозную пропаганду начал тут разводить. Скажи спасибо, едрёна палка, что некогда тобой заниматься. Подтяни гири, Семёнов... А ты распишись. Здесь и вот здесь. (Приезжий подписывает бумагу). Можещь одеваться. Что там у тебя в крынке, молоко? Налей-ка мне. (Пьёт, отдувается. Пальцем в угол). А это кто?

ПРИЕЗЖИЙ. Богородица с младенцем.

ЛЕЙТЕНАНТ. Это я сам вижу; я вон про тех спрашиваю.

ПРИЕЗЖИЙ. Если не ошибаюсь, Борис и Глеб.

ЛЕЙТЕНАНТ. Это кто ж такие будут?

ПРИЕЗЖИЙ. Святые братья-мученики.

ЛЕЙТЕНАНТ. Кто же их мучал?

ПРИЕЗЖИЙ. Это долгая история.

ЛЕЙТЕНАНТ. Семёнов!

ПОМОЩНИК. Здесь.

ЛЕЙТЕНАНТ. Ты в глаз, не целясь, попадёшь?

ПОМОЩНИК. Которому?

ПРИЕЗЖИЙ. Не стоит, это дешёвая икона.

ЛЕЙТЕНАНТ (смеётся). Ты-то откуда знаешь? (Тушит лампу).


Приезжий судорожно зевает. Тишина, в доме никого нет. Подходит к окошку. Раннее утро, пятна солнца на дощатом полу.


ПРИЕЗЖИЙ. Н-да, ничего себе... (Задумывается. Спохватившись). Купаться. Купаться, на речку, тралля-ля! Ух! вода небось холодная. (Потирает ладони). Где мои причиндалы, где полотенце?


II.

Горница в благоустроенном деревенском доме. Много вещей, навезённых из города. В проеме с занавеской, подвязанной шнуром, видна другая комната, зеркальный шкаф, в котором отражается что-то белое, вероятно, застланная белым кровать.

В горнице за накрытым столом сидят Приезжий и хозяин Василий Степанович, дородный мужчина под 50 с бритым кожаным черепом и загорелым затылком, на нём майка и синие начальственные галифе. Большая кастрюля посреди стола. Хозяйка, Мавра Глебовна, с передником в руках, который она отвязала, чтобы сесть с мужчинами за стол, смотрит, наклонясь, в окошко. Это опрятная круглолицая и широкобёдрая женщина с малиновым румянцем, возраст – за сорок.


ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ (в руках откупоренная белая головка, готовится налить). Кого там леший несёт. (Появляется Аркадий, стоит, переминаясь, на пороге). Аркашка? Ладно, садись, коли пришёл... (Мавра Глебовна приносит табуретку, ставит ещё одну тарелку, рюмку, разливает по тарелкам дымящиеся щи). Как говорится, будем знакомы! (Чокается с Приезжим. Аркаша ждёт, когда чокнутся с ним, не дождавшись, опрокидывает рюмку в рот).


Выпили; Мавра Глебовна пригубила рюмку. Василий Степанович обсасывает кость. Жена подаёт ему миску, хозяин бросает кость. Разливает по второй.


ВАС. СТЕП. Так, значит. Решили, значит, у нас пожить. А чего ж. У нас хорошо, воздух чистый... Надолго?

ПРИЕЗЖИЙ. Ещё не знаю. Может быть, останусь до осени.

ВАС. СТЕП. Отпуск, что ль?

ПРИЕЗЖИЙ. В этом роде.

ВАС. СТЕП. Это хорошо. У нас хоть не больно весело, зато жизнь настоящую узнáете. Как народ живёт. Аркашка подтвердит; ты чего молчишь? Вот он, народ, видали его? Сейчас нажрётся, как свинья.

АРКАДИЙ. Какой там народ. Народу-то не осталось. (Берётся за рюмку).

ВАС. СТЕП. Обленились. Никто работать не хочет, все в город норовят. В городе пахать не надо. (Аркадию). Куда лошадей гонишь? Надо тост произнести.


Все смотрят на гостя.


ПРИЕЗЖИЙ (несколько смущён, встаёт с рюмкой). Я предлагаю выпить за благополучие этого дома. За здоровье дорогих хозяев, Василия Степаныча и Мавры Глебовны. (Садится; выпивают).

МАВРА ГЛЕБОВНА (хотела убрать со стола). Али кто добавки хочет?

ВАС. СТЕП. Давай ещё полчерпачка. Давно щец не ел. (Мавра Глебовна уносит кастрюлю и возвращается с большой чугунной сковородой. Василий Степанович потирает руки). Братва, налетай. (Все накладывают себе сами. Хозяйка принесла вторую бутылку. Гостю). Я вот тебе так скажу. Это между нами. Они тут ни хрена не знают. А я знаю. Я в кругах вращаюсь. Сколько средств вкладывают в это самое сельское хозяйство, чтоб ему ни дна ни покрышки. Сколько денег ухлопано, техники нагнали – это уму непостижимо. Вот теперь новое постановление должно выйти. Это я говорю не для разглашения... О крутом подъёме в нечерноземной полосе. А толку, между прочим... (Махнул рукой). Ладно, выпьем для ясности. (Пауза. Выпивают, едят. Василий Степанович хлопает себя по коленям). Собираться надо.

МАВРА ГЛ. Куды ж теперь на ночь глядя. Только приехал, и назад.

ВАС. СТЕП. Надо. Дела. Послезавтра в райкоме отчитываемся.

МАВРА ГЛ. Вот утром и поедешь. Как сюда-то доехал? Мост. Говорят, провалился.

ВАС. СТЕП. А зачем мне мост. Я через Ольховку.

ПРИЕЗЖИЙ. Далеко отсюда райцентр?

ВАС. СТЕП. Далеко, не далеко, а ехать надо. Аркашка! чего сидишь? Вставай, поможешьмне... Вот я и говорю. Средствá есть, всё есть. А работать некому. Сами видите (кивает на Аркадия), только вот такие и остались. Крутой подъём... Легко сказать. Подними-ка его. Вот я про себя скажу. Я сам работаю в сельском хозяйстве. Я район как свои пять пальцев знаю. Было шестьдесят колхозов. Разукрупнили. Сделали пятнадцать. А толку что? Его хоть разукрупняй, хоть не разукрупняй.

МАВРА ГЛ. Может, добавки кто хочет?

ВАС. СТЕП. Убирай всё, убирай... Эва (показывает на дремлющего Аркадия), полюбуйтесь на него. Колхозничек... Эй, землячок. Аркашка! Проспишь всё царство. (Тот что-то бормочет). Громче! Не слышу.

АРКАДИЙ. А я чего. Я ничего.

ВАС. СТЕП. Вот то-то и оно, что ничего.

МАВРА ГЛ. Домой ступай. Посидел, и хватит.

АРКАДИЙ. Чего привязалась. Тить-твою.

ВАС. СТЕП. (Приезжему). Я тебе так скажу: с этим народом каши не сваришь. Кабы не этот народ, давно бы уже при коммунизме жили.


Гость и Мавра Глебовна закидывают на плечи руки Аркадия и выводят его. Следом за ними выходит Василий Степанович. Сцена пуста. Снаружи голоса и шум мотора.

Немного спустя хозяйка и Приезжий возвращаются.


МАВРА ГЛ. (после паузы). Благодать-то какая. Век бы жила здесь.

ПРИЕЗЖИЙ. Что же вам мешает?

МАВРА ГЛ. Да Василий Степаныч хочет в город насовсем переселяться. Новую квартиру дают.

ПРИЕЗЖИЙ. А как же хозяйство?

МАВРА ГЛ. (со вздохом). Продать. А я не могу. Я тут, почитай, всю жизнь прожила.

ПРИЕЗЖИЙ. В этой деревне?

МАВРА ГЛ. Тут у Василия Степаныча родня была. Дом остался совсем плохой, мы его разобрали и новый поставили. Василий Степаныч рабочих привёз... А сама-то я не отсюда, за рекой была наша деревня. (Помолчав). Нет, не могу. Как это я свою корову продам? Да и кому продавать-то.


В окна светит вечернее солнце. Скрипит дверь, это снова Аркаша.


АРКАДИЙ. Мне продай.

МАВРА ГЛ. Эва, покупатель нашёлся. Да ты и корову доить-то не умеешь.

АРКАДИЙ. Чего тут уметь. Тяни за сиськи, и все дела.

МАВРА ГЛ. Иди отсюда. Нечего тебе тут делать.

АРКАДИЙ. Мне и здесь хорошо.

МАВРА ГЛ. Иди, милый, отдыхай.


Приезжий снимает со стены балалайку, пытается что-то подобрать.


АРКАДИЙ. Дай-ка сюда... (Берёт несколько пробных аккордов и принимается довольно ловко тренькать).

МАВРА ГЛ. Кому говорю... (Отнимает балалйка и хочет вытолкать Аркашу).

ПРИЕЗЖИЙ. Ну зачем же так, пусть играет.


Аркадий, сидя на табуретке, весь отдаётся игре: трясёт головой и плечами, пристукивает ногой. Мавра Глебовна прохаживается по комнате, заводит глаза, покачивает бёдрами, поигрывает руками. Приезжий хлопает в ладоши, затем ударяет себя по бокам. Смех. Аркаша играет вальс. Оба танцуют, музыка всё быстрей. Мавра Глебовна кружится в объятьях свое кавалера, падает на стул.


МАВРА ГЛ. (запыхалась). Ой, мочи нет.


Музыка смолкла. На лице у балалаечника блаженная улыбка. Приезжий подходит к Мавре Глебовне.


МАВРА ГЛ. (Аркадию). Пошёл, слышишь? Нам поговорить надо, по делу. (Утирает лицо платком). Повеселились, и будет.

АРКАДИЙ. Какие-такие дела... (Нехотя поднимается и уходит).


Приезжий обнимает Мавру Глебовну. Немая сцена.


ОНА (не сразу высвобождаясь). Отвыкла я от таких дел. Ишь какой скорый.

ОН. А мы ничего не будем делать, Мавра Глебовна...

ОНА. Знаем мы вас. Небось в городе-то.

ОН. Мавра Глебовна, честное благородное слово. Мы ничего делать не будем (хочет снова обнять её).

ОНА. У всех у вас одно на уме...

ОН. Мавра Глебовна, клянусь вам.

ОНА. Небось в городе-то жена осталась!

ОН. Какая там жена. Заблуждение юности.


Тихая музыка.В сумраке из полуоткрытой двери в соседнюю комнату, в зеркале шкафа видно, как шевелится что-то белое, вероятно, одеяло на кровати. Сцена пуста.

Приезжий и Мавра Глебовна возвращаются. Она сидит с постным видом, поджав губы, подтягивает концы платочка под подбородком. Гость стоит у окошка.


МАВРА ГЛ. (после некоторого молчания). Я чего хотела сказать. Василий Степаныч всё одно до воскресенья не приедет. Может, у меня поживёшь?

ПРИЕЗЖИЙ. Ещё кто-нибудь увидит.

ОНА. Да кто увидит, Аркашка, что ль? Он вечно пьяный.

ОН (смотрит в окошко). Странная какая-то деревня.

ОНА. Скажешь тоже. Деревня как деревня.

ОН. Ко мне ночью гости приходили.

ОНА. Какие ещё гости?

ОН. Мужик приходил. Хозяин.

ОНА. Это тебе пригрезилось. (Приезжий пожимает плечами). И чего он?

ОН. Сказал, что я не имею права здесь жить.

ОНА. Он те наговорит. Один приходил?

ОН. Какие-то люди на улице; я их не видел.

ОНА. Ну и этого тоже считай, что не видел.

ОН. За моим столом сидел.

ОНА. Ну и что? Мне тоже разные черти снятся...

ОН.Ты его знаешь?

ОНА. Кого?

ОН. Мужика этого.

ОНА. Да ты что? Он, чай, давно уж помер. (Они подходят друг к другу). Мы больше не будем спешить.

ОН. Не будем.

ОНА (усмехаясь). А куды торопиться-то?

ОН. Торопиться некуда.

ОНА. Это ты всё торопился. (Пауза). Мы будем до-олго, долго.

ОН. Да., Маша.

ОНА. Какая я тебе Маша? Мавра моё имя.

ОН. Ну, Мавруша.

ОНА (мечтательно). Мы вот так сделаем. Мы просто ляжем рядышком, как будто промеж нас ничего нет. Будто даже и мысли никакой нет. Просто будем лежать. (Приезжий обнимает Мавру). Э, э! Я, может, пошутила. Убери свои грабли. Ишь какой скорый. (Подтягивает концы платка). Отвыкла я от таких дел.

ОН (после паузы). Скажи, Маша, ведь ты замужем.

ОНА. Вот; а я чего говорю?

ОН. А говоришь, отвыкла.

ОНА. Мало ли что. Бывает, что и замужем, а отвыкают. Василий Степаныч человек занятой, ему не этого.

ОН. Ну, я пошёл.

ОНА. Куды; говорю, оставайся.

ОН. Работать надо, Мавра Глебовна. Я ведь работать приехал.

ОНА. Какая твоя работа. Пёрышком чиркать.

ОН. А если кто придёт?

ОНА. Да кому мы нужны... А хоть и придёт. (Вполголоса). Я тебе так скажу: пущай бы он и узнал. Может, только рад будет.

ОН. Кто, Василий Степаныч?

ОНА. Кто ж ещё – он самый. Ну, рад не рад, а возражать не станет. (Сидя за столом, водит рукой по скатерти). Василий Степаныч человек хороший, я ему благодарна вовек, и муж хороший, хозяйственный, всё в дом несёт. Грех жаловаться. Не знаю, может, у него там в городе кто и есть.

ОН. Отчего ты так думаешь?

ОНА. Чего тут думать, коли у нас с ним ничего не получается. Да чего там; нет у него никого. Неспособный он. И так, и сяк, а в избу никак. Может, я для него стара. А может, вся сила в заботы ушла, на работе его ценят. Уж и к докторам ходил, а чего доктора сделают. Электричеством лечили, на курорт ездил. Милый... я тебя, может, всю жизнь ждала. (Целует Приезжего).


III.

Беседка в саду. Чаепитие: накрытый стол, камчатная скатерть, самовар, чашки и пр. За столом сидят обитатели усадьбы: Георгий Романович, грузный краснолицый человек без пиджака, в цветном жилете и с бабочкой на шее, его жена Вера Иосифовна, представительная дама, их дочь Роня, худенькая девушка, почти подросток, и друг семьи барон Пётр Францевич, одетый строго и тщательно по моде не то тургеневских, не то чеховских времён.

Входит Приезжий.


ВЕРА ИОСИФОВНА. Милости просим. (Зовёт горничную). Анюта!

РОНЯ. Не беспокойтесь, maman. Я принесу сама. (Бежит, придерживая платье, к дому и возвращается с чашкой и блюдцем).

ВЕРА ИОС. Сливки?

ПРИЕЗЖИЙ. Благодарю. Простите, что я так неловко вторгаюсь. Подвольте представиться...

ГЕОРГИЙ РОМАНОВИЧ. Мы о вас слыхали.

ПРИЕЗЖИЙ. Откуда?

ГЕОРГИЙ РОМ. Да знаете, земля слухом полнится. Не так уж много тут у нас соседей. Вы ведь, кажется, в деревне на том берегу живёте.

ПРИЕЗЖИЙ. Да... если это можно назвать деревней. (Молчание).

ВЕРА ИОС. (светским тоном). Вот, разрешите наш спор. Пётр Францевич утверждает...

РОНЯ. Мама, это неинтересно.

ВЕРА ИОС. Нет, отчего же. Варенье? (Приезжий благодарит кивком). Пётр Францевич считает, что главная черта нашей отечественной истории... не знаю, правильно ли я поняла вашу мысль, Пьер... одним словом, весь смысл в самоотречении.

БАРОН ПЁТР ФРАНЦЕВИЧ (кашлянув. Солидно). Если эта тема интересует господина... э... (не знает или делает вид, что забыл, как зовут гостя. Приезжий подсказывает. По-видимому, его не расслышали). Pardon. Я просто хочу сказать, что если мы окинем, так сказать, совокупным взором прошлое нашей страны, то увидим, как то и дело, и притом на самых решающих поворотах истории, русский народ отрекается от самого себя.

ГЕОРГИЙ РОМ. (внушительно). Х-гм!

ПЁТР ФР. Отрекается и приносит себя в жертву. Славянские племена, устав от раздоров, призывают к себе варягов...

ПРИЕЗЖИЙ. Эта теория оспаривается.

ПЁТР ФР. Да, да, я знаю... Позвольте мне продолжить. Призвание варяжских князей – что это, как не самоотречение? Но зато удалось создать прочное государство. Далее: в поисках веры принимаем греческое православие – опять отказ от себя, но зато Россия становится твердыней восточного христианства. Татарское нашествие – Россия жертвует собой ради спасения Европы. Приходит Пётр Великий, и совершается новое самоотречение.


Георгий Романович многозначительно хмыкает.


ПРИЕЗЖИЙ. Вы не согласны?

ГЕОРГИЙ РОМ. Я? Да уж куда там.

ПРИЕЗЖИЙ (барону). Простите, мы вас перебили.

ПЁТР ФР. Остаётся последний шаг – признать главенство Рима!

ГЕОРГИЙ РОМ. Ну уж, знаете ли.

ВЕРА ИОС. Да что это такое. Георгий Романыч, ты всё время перебиваешь! Дай же, наконец, Пьеру высказать своё avis...

ПЁТР ФР. Я прекрасно понимаю, что моя теория – впрочем, какая же это теория, речь идёт об исторических фактах... я понимаю, что мой взгляд на Россию может оказаться не по вкусу. Но коли наш гость... виноват, не знаю, в какой области вы подвизаетесь, или, может быть, я не расслышал?

ПРИЕЗЖИЙ. Видите ли, я... (разводит руками). Я, собственно...

ПЁТР ФР. М-да. Понятно... Так вот. Приведу пример из близкой мне области. Возьмите иконную живопись. Русская икона, с точки зрения истории искусств, что это, собственно, как не заимствование? Но говорят об иконописи, то подразумевают в первую голову не Византию, а Русь! Итак, позвольте мне, так сказать, рекапитулировать. Обозрев в самом виде отечественную историю, весь наш жертвенный путь, мы убеждаемся, что наша история представляет собой ряд последовательных отказов. Отказов от собственной национальной сущности – воимя Чего? (Обводит глазами присутствующих). Угадайте. (Писатель пожимает плечами). Во имя высшей цели!


Все молчат.


ВЕРА ИОС. А вам не кажется, Пьер, что при таком взгляде наш народ оказывается, ну что ли... слишком уж пассивным?

ГЕОРГИЙ РОМ. Вот именно. Ты, матушка, не так уж глупа!

ВЕРА ИОС (укоризненно). Георгий Романыч!

ГЕОРГИЙ РОМ. А что я такого сказал?

ВЕРА ИОС. Дружок мой, выбирай выражения. (Гостю). Ещё чашечку? Вы, наверное, скучаете.

ПИСАТЕЛЬ. Нет, что вы, напротив... У меня вопрос, если позволите...


Слабый шум за сценой, все оборачиваются. Появляются двое. Оба в выцветших, с прорехами, красно-коричневых и синезелёных кафтанах с остатками жемчуга, в круглых шапках, отороченных наполовину вылезшим мехом. На ногах онучи и лапти. У обоих картонные золотые нимбы вокруг головы. Головы закинуты кверху, как у слепых. Один и посохом плетётся впереди, другой следом за ним, положив руку на плечо товарищу.

Останавливаются. Вожатый снимает шапку с нимбом, протягивает руку за подаянием. Сиплыми пропитыми голосами поют что-то вроде духовных куплетов под аккомпанимент едва слышной из-за кулис балалайки


ПЁТР ФР. (строго). Это ещё что такое! Кто пустил?

ВЕРА ИОС. Господи. Анюта! Куда все подевались? Прислуга совершенно отбилась от рук.

РОНЯ. Мамочка, это же святые братья Борис и Глеб.

ВЕРА ИОСИФОВНА. Откуда ты взяла. Этого не может быть.

РОНЯ. Мамочка, почему же не может быть?

ВЕРА ИОС. Потому что этого не может быть никогда... Это какие-то бродяги.

ГЕОРГИЙ РОМ. (роется в карманах). Чёрт, как назло ни копья.

ПЁТР ФР. Я принципиальный противник подавания милостыни. Нищенство развращает людей.


Нищие затягивают гимн: «Боже, царя храни. Сильный, державный...»


ХОЗЯЙКА. Надо сказать там, на кухне. Пусть им дадут что-нибудь.

ПИСАТЕЛЬ. Интересно, как они здесь очутились.

РОНЯ. Значит, это всё-таки они.

ПИСАТЕЛЬ. Как вам сказать. Они всё-таки жили довольно давно. (Пение смолкает).

ПЁТР ФР. Совершенно верно, в одиннадцатом столетии. Они были убиты, причислены к лику святых и не могут просто так шляться. Уверяю вас. Я знаю, о чём говорю, в конце концов это моя специальность. Обратите внимание на одежду, ну что это такое? Вспомните известную московскую икону, на конях. Я уж не говрю о том, что князья – и в лаптях. (Щёлкает пальцами, машет рукой кому-то).

ВЕРА ИОС. Наш народ такой наивный, такой легковерный. Обмануть его ниего не стоит...

РОНЯ. Может быть, спросим.

ПЁТР ФР. (презрительно). У кого, у них?

РОНЯ. Извините, вы – настоящие? (Нищие молча кивают).

ГЕОРГИЙ РОМ. (роясь в карманах). Как назло...


Появляется Аркадий с деловым видом, на нём рабочий передник и рукавицы.


ВЕРА ИОС. Аркаша... пусть им что-нибудь дадут на кухне.

АРКАДИЙ. Да они не голодные. На поллитра собирают.

ВЕРА ИОС. Боже, что за язык.

ПЁТР ФР. Кто их пустил?

АРКАДИЙ. Сами припёрлись. Давно тут околачиваются. Гребите отсюда, отцы... давай, живо. (Выталкивает нищих и выходит вместе с ними).


Хозяйка покачивает головой, вздыхает. Горгий Романовит лезет за носовым платком. Снова тишина, мечтатльное настроение.


ПЁТР ФР. (приезжему, небрежно). Кажется, вы хотели мне возразить?

ПИСАТЕЛЬ. Я?

ПЁТР ФР. Вы сказали, у вас есть вопрос.

ПИСАТЕЛЬ. Ах, да. Я не совсем понимаю. Каким образом можно согласовать вашу концепцию русской истории с тем, что произошло в нашем веке?

ПЁТР ФР. Что вы имеете в виду?

ПИСАТЕЛЬ. Вашу теорию самоотречения.

ПЁТР РОМ. Нет, вы говорите: в нашем веке. Что вы под этим подразумеваете?

ПИСАТЕЛЬ. Ну, хотя бы революцию. По-вашему, это тоже самоотречение?


Общее молчание. Похоже, что гость сказал что-то неприличное. Пётр Францевич, задрав подбородок, устремил надменный взор вдаль.


ВЕРА ИОС. А где же Роня? (Все оглядываются: дочери нет за столом).

ПИСАТЕЛЬ (встаёт). Разрешите мне откланяться. Ваша уютная дача... я назвал бы её поместьем...

ВЕРА ИОС. Да ведь это и есть наше родовое поместье. Мой дед здесь родился.

ПИСАТЕЛЬ. Угу. Понимаю.

ХОЗЯЙКА (светским тоном). Заглядывайте к нам. Будем рады... Я даже не спросила, как вам живётся в деревне.

ПИСАТЕЛЬ. Превосходно. Люди очень приветливые.

ВЕРА ИОС. О. да. Я так люблю наш народ. Где ещё встретишь такое добросердечие, такую открытость души!


Гость уходит. Пётр Францевич, выйдя из беседки, прохаживается взад-вперёд. Георгий Романович спит. Хозяйка составляет чашки. Где-то играют на рояле: Шопен или Чайковский.