Что такое демократия?
Ответ на анкету еженедельника «Трибуна» (1982)

Вам угодно знать, что я подразумеваю под демократией. На это можно было бы ответить совсем просто: демократия – внешний гарант свободы; но тогда вы спросите, что такое свобода, и тут уж двумя словами не отделаешься, понадобятся длинные рассуждения о том, что в самом определении свободы заключён парадокс, а если я скажу, что свобода – это то, без чего жизнь перестаёт быть жизнью, вы возразите, что с таким же успехом монета могла бы утверждать, что она падает орлом, а не решкой, оттого что свободна решать, упасть ли ей решкой, а не орлом. Вопрос незаметно свёлся к свободе выбора и свободе выбирать условия выбора; чем дальше, тем безнадёжней мы вязнем в метафизических прениях, и, может быть, самое лучшее– оставить спор. Ведь в сущности мы и так знаем, что такое свобода и демократия, не правда ли?

Я – не знаю.

Вы спрашиваете, что за диковинная штука демократия, спрашиваете меня–или нас, тех, кто её никогда не нюхал, у кого о ней такое же представление, как об устрицах и ананасах в шампанском. Странным образом демократия, которая, если не ошибаюсь, должна иметь отношение к простому люду, демосу, кажется нам чем-то изысканно-чужеземным, роскошным и рискованным. Не зря в русском языке «народоправство» больше похоже на самоуправство.

Придётся вернуться к первоистокам, к великому умершему языку, который отхлынул, как древнее море, оставив разбросанные там и сям ракушки-слова. Мы ходим и подбираем их, и слушаем в раковине гул моря.

«Тирания, это ужасное и гнусное бедствие, обязана своим происхождением только тому, что люди перестали ощущать необходимость в общем и равном для всех законе и праве. Некоторые думают, что причины появления тиранов – другие и что люди лишаются свободы по недоразумению и без всякой вины, просто потому, что они стали жертвой тирана. Но это ошибка... Как только потребность в общем для всех законе и праве исчезает из сердца народа, на место закона и права становится от дельный человек. Поэтому некоторые люди не замечают тирании даже тогда, когда она уже наступила».

«Тирания, это ужасное и гнусное бедствие...» Мне было семнадцать лет, когда я вычитал эти слова в одной книжке — это был «Архимед» Самуила Лурье, где пассаж о тирании был приписан безымянному историку III века – возможно, сочинён самим автором, – я прочёл эти слова, и внезапно мне пришло в голову, что ведь это – о нас и что самый отъявленный антисоветчик не мог сказать о нас ещё хуже. Тот, кто живёт в деспотическом государстве, сам в этом виноват. Гнусное бедствие оттого гнусно,что оно превратилось в нормальный образ жизни. И потому подданные тирана не замечают, что ими помыкает ничтожество, не замечают тирании, как глубоководные рыбы не чувствуют давления воды и не страдают от мрака. Когда же им приходится слышать о существовании другого мира, они оказываются способными рассуждать о нём лишь лишь в терминах своего собственного, подводного мира. Вот почему мы можем определять демократию лишь отрицательно, апофатически, как то, чего у нас нет, примерно так, как Шопенгауэр определял человеческое счастье: это – когда нет несчастья.

Вы спрашиваете, что такое демократия; я отвечу. Демократия – это тот невероятныё случай, когда можно философствовать о том, что представляет собой демократия, не боясь, что вас за это отправят в лагерь. Демократия – это общество, которое ухитряется существовать без лагерей. Демократия – это такое общество, где смеются над авторитетами, где не чтят святынь, не кланяются портретам, не обожествляют алебастровых идолов, не поют хором, не шагают в ногу, не ликуют по расписанию, не сморкаются по приказу, общество, которое находит особое удовольствие в том, что ставить по сомнение собственные институты, и всегда спрашивает себя, оправдывает ли оно свои вывески, обество, удивительная особенность которого состоит в том, что там не поощряют доносов,не превозносят посредственность, не преследуют оригинальность, не карают за талант, не рассматривают юмор как государственное преступление,– и при этом оно каким-то чудом продолжает жить. Демократия – это маленькая Греция, которая выставляет триста воинов Леонида, и этим воинам удаётся защитить её от варварских почищ, это кораблик Франции, который качается на волнах и не тонет; демократия – это богатырь в одежде шута, которому пепел отцастучит в сердце, но никто об этом не знает, это дворец, из которого выходит высокий сухопарый король, нацепив на себя жёлтую шестиугольную звезду, и ничего с этим глупым королём не поделаешь, демократия – это то, до чего мы с вами не дорослии никогда не дорастём, потому что время роста давно миновало. Демократия – это юность, а тирания – гнусная старость.

1982