Французский рассказ

Il y avais déjà bien des années que...
Proust¹

История сближения женщины и мужчины всегда будет главным событием в жизни – не считая смерти, но смерть нельзя пережить, и, значит, смерть не есть событие жизни. Посетителей кафе на углу улиц Бюси и Св. Григория Турского, в двух шагах от бульвара Сен-Жермен, встречали две официантки, одна уже в летах, невозмутимо-чопорная и неторопливая, другая совсем молоденькая, щуплая, черноволосая и черноглазая, явно неопытная, чтобы не сказать бестолковая. Каждое утро турист, поселившийся рядом, выходил в прохладный переулок и усаживался перед крохотным столиком. Девушка приносила «малый завтрак»: бокал с апельсиновым соком, булочку, разрезанную вдоль и намазанную маслом, омлет, кофейник с жидковатым кофе. Она собирала посуду с соседнего столика, что-то забыв, возвращалась, бегала взад-вперёд. Посетитель жевал хлеб, подносил ко рту чашку с кофе и смотрел на её мальчишеские бёдра. Само собой, ему не приходило в голову, что между ними может что-нибудь произойти.

Ближе к вечеру накрапывал дождь, но с утра обыкновенно светило солнце. Турист считал, что ему повезло. Он жил здесь уже две недели. С некоторых пор официантка улыбалась ему не совсем формально. Это значило, что к нему относятся как к завсегдатаю. Однажды он спросил: давно ли она здесьработает? Она передёрнула плечами, вероятно, ей послышался упрёк, и отошла к соседнему столику, за которым сидела газета. Видны были толстые пальцы рук и берет с хвостиком. Турист прихлёбывал кофе, поглядывал на её суетливые движения. Официантки привыкают к взглядам мужчин, но она была ещё неопытна и оглянулась. Встав из-за столика, он мгновенно о ней забыл. Надругое утро он сказал: «Вы не ответили на мой вопрос».

«Какой вопрос?» Она больше не улыбалась.Он хотел узнать, как давно она служит в этом бистро. Завтрак был окончен, она собирала посуду.

«Почему вас это интересует?»

«Интересует», – сказал он.

Турист расплатился и не думал о девушке до следующего раза.

На следующий день приезжий, выглянув в окошко, увидел, что он сглазил погоду. Моросил дождь, было прохладно, поставщик товара приехал с опозданием, фургон загородил улочку. Шофёр разгружал ящики с напитками, и тут же суетилась черноволосая официантка, поверх платьица на ней была вязаная кофта. Над столами натянули тент, но посетители предпочли укрыться в помещении.

Он уселся снаружи. «Вас зовут Рене», – сказал он.

«Откуда вы знаете?»

«Догадался».

Она подняла брови, покачала головой.

«Почему вас это интересует?»

«Интересует», – сказал он.

Турист расплатился и не думал о девушке до следующего раза.

На следующий день приезжий, выглянув в окошко, увидел, что он сглазил погоду. Моросил дождь, было прохладно, поставщик товара приехал с опозданием, фургон загородил улочку. Шофёр разгружал ящики с напитками, и тут же суетилась черноволосая официантка, поверх платьица на ней была вязаная кофта. Над столами натянули тент, но посетители предпочли укрыться в помещении.

Он уселся снаружи. «Вас зовут Рене», – сказал он.

«Откуда вы знаете?»

«Догадался».

Она подняла брови, покачала головой.

На самом деле он слышал, как поставщик назвал её этим именем.

«Рене», – сказал турист. Она пожала плечами, как будто хотела сказать: пожалуйста, если вам так нравится. Она снимала с подноса и ставила на столик то, что принесла; держа пустой поднос, как щит, перед грудью, спросила:

«А вы – откуда приехали?»

«Из Америки. Есть такая страна, далеко, – он показал рукой, – за океаном».

«В самом деле? А я и не знала».

Её окликнули: звала – или, может быть, призывала к порядку – старшая официантка. В ответ – небрежный кивок; она всё ещё стояла с подносом.

«Но вы не американец».

«Почему вы так решили?»

«У вас не американский акцент».

Он сказал, что он русский, вернее, сын русских. «Я сам не знаю, кто я», – добавил он и, взбираясь по крутым улочкам Монмартра к церкви Святого Сердца, вспомнил эту фразу: в ней было что-то кокетливое. Кроме того, он думал, что в этом городе, где «столько всего», трудно остаться самим собой.

Она, однако, хоть и выглядела подростком, была уже студенткой, об этом она сообщила на следующее утро и помедлила, держа поднос, как щит. Турист заговорил о французской литературе, что-то прочитанное Бог знает когда, Мопассан или кто там. Скоро двину во-свояси, сказал он, отпуск кончается. Не желает ли она заглянуть к нему в гости?

Приглашение неожиданное для него самого – и, разумеется, было сделано в шутку; видимо, так она и восприняла его слова, если вовсе не пропустила мимо ушей. Возможно, ей уже приходилось выслушивать такие предложения. Вновь установилась чудная погода. Согласно плану, он должен был отправиться в музей д’Орсе, выстоять очередь перед входом, слушать щебет японок, вместо этого, выйдя к набережной Вольтера, он повернул направо, дошёл до Нового моста, нежился на скамейке под деревьями на узкой оконечности острова Сите, смотрел на реку и дальние мосты в солнечном тумане. И думал о том, что надо было приехать сюда в юности, пожить в этом городе, а может, поселиться в нём навсегда. Нехотя он поплёлся обедать, бродил, устал, так прошёл день.

Турист набрал три цифры на щитке в подъезде старого дома на улице Григория Турского, толкнул дверь, высокий мрачный холл осветился, он ехал в кабине, вышел из лифта на предпоследнем этаже, стал подниматься по узкой загибающейся лестнице с железными перилами; наверху, на последней ступеньке сидела, обняв коленки, Рене. Он почувствовал беспокойство, притворился, что очень рад, и спросил, давно ли она ждёт. Они вошли в квартиру, которая вряд ли заслуживала такого названия. Комната с невысоким потолком, с низким ложем, платяной шкаф, полки с растрёпанными альбомами, романами, за перегородкой газовая плита, стол и кухонная утварь. Окно с видом на соседнюю крышу, а внизу глубокий двор-колодец. Жилец извинился за беспорядок. Он поставил на стол две тарелки, откупорил вино, разговор едва тлел, как сырые дрова.

«Ну что ж, – проговорил он, – пора на боковую. – Снял со шкафа матрас, перевязанный бечёвкой, разложил на полу. – А ты, – сказал он, – ляжешь на постели».

Девушка сказала: «Но я вовсе не собираюсь у вас ночевать».

Он снял телефонную трубку, вызвать такси.

«Сама доберусь». Он слышал, как стукнула дверь лифта. Был ли он разочарован? Завтра пойду завтракать в другое место, подумал он. И вообще больше никогда её не увижу. Он почувствовал облегчение, он не был любителем сомнительных приключений. Ему захотелось домой, в Нью-Хейвен, в свою квартиру и контору.

Минут через десять, – жилец чистил зубы в ванной, – постучались. Или ему показалось. Уеду, думал американец, и никогда не вспомню, и прекрасно; а завтра, куда же нам двинуться завтра? Ему наскучили музеи, он решил в оставшиеся дни совершить паломничество на русское кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа, о котором кое-что слышал.

Пошёл открывать. «Я передумала», – сказала она. И как будто ветер ворвался в комнату и сдул все мысли. Наутро он увидел на простыне пятна крови. Она не стала пить кофе, убежала, пока он брился; когда он спустился вниз и уселся под тентом, – небо снова заволокло тучами, сочился дождь, – официантка молча принесла завтрак, вернулась в помещение, вышла с другим подносом для толстого соседа с газетой. Турист расплатился и посидел ещё некоторое время. Дождь перестал. У себя наверху он изучал маршрут. Долго ехал, сперва пригородным поездом, потом автобусом.

Турист бродил по мокрым аллеям, сворачивал наугад на боковые дорожки, читал надписи на языке, от которого отвык: дворянские титулы, офицерские чины, евангельские цитаты. Набрёл на высокий крест с надписью «Русская Освободительная Армия», это название ему ничего не говорило, он пожал плечами.

Найти знаменитостей было не так просто, и спросить не у кого. Не нашёл он и своих родственников, в существование которых плохо верил. Как вдруг наткнулся на камень со своей собственной фамилией, со своим именем. И даже год рождения тот же. Он наклонился и прочёл: «Ибо я был странником, и вы приняли меня. Мф. 25: 35». И ему представилось, что он в самом деле приехал юношей в этот город, жил здесь и здесь умер.

Турист чуть не опоздал к закрытию, приди он к воротам на десять минут позже, пришлось бы ночевать на скамейке. Вечером, проходя мимо «своего» бистро, поискал глазами официанток, одна была немолодая, знакомая ему, надменная и невозмутимая, другую он видел впервые. Заглянул внутрь. Рене не было, её и не могло быть, её смена кончилась. Зажглись огни, везде шатались туристы, было много японцев, он вышел к бульвару, где всё теперь уже было знакомо, и постоял перед мрачной башней, на знаменитом перекрёстке искусств и наук. К нему приблизился человек в рубище и шепнул: «Друг мой...» Турист думал, что у него попросят милостыню. Человек опасливо поглядел по сторонам. «Я сейчас тебе кое-что расскажу. Открою секрет, хочешь?..» – но вместо этого махнул рукой и, пошатываясь, удалился. Приезжему стало скучно – впервые за всё время.

Впору было задать самому себе недоумённый вопрос: в чём дело? Что он нашёл в этой девчушке? Лёгкое косоглазие часто украшает женщин, но тут этого не скажешь. Чёрные глаза как будто глядят не на вас, а сквозь вас, на что-то сзади, и тянет оглянуться. Короткие волосы заколоты над ухом. Такие девицы никогда не становятся зрелыми женщинами, вечно страдают малокровием, гландами, чем-то таким, дышат ртом, шмыгают носом. Чахнут, вянут и в конце концов превращаются в существа без возраста и пола. Через каких-нибудь пять лет, – если бы он пожаловал снова, – весь этот дурман исчезнет. Ну и что, сказал он себе. Не в этом дело.

В том-то и дело, что «не в этом дело», и минутная страсть, которую часто распаляют темпераментные худощавые женщины, тоже не могла быть объяснением и ответом. В этой Рене было что-то, чего он не понимал, – но что здесь не понимать? Всякая юная незнакомка кажется таинственной. Потом оказывается, что никакой загадки не было и нет; вечная история. Лучше сказать: вечно новая. К тому же он совершенно не знал француженок. Но если бы и знал. В ней, какой она оказалась, с её неловкостью, острыми коленками, слабым позвоночником, впалым животом, было что-то сбивавшее с толку. Была какая-то тайна, вернее, она сама была тайной; громко звучит, но иначе не скажешь. Лишив её девственности, – событие, которое, похоже, не слишком её взволновало, – он не приблизился к разгадке.

Он поплёлся домой. Девчонка сидела на верхней ступеньке, подол между коленками, сума со студенческими книжками через плечо, ремешок между грудями. Он протянул ей ключ от квартиры, у меня два ключа, сказал он. Рене отказалась, и ужинать тоже не захотела. Стояла под душем, космы слипшихся волос, глянцевая кожа. Мужчина водил губкой по её телу, по желобку на спине и ягодицам, по животу, под мышками и вокруг сосков, и она что-то пела фальшивым голоском, вероятно, чтобы скрыть волнение.

Утром нежились в постели, на этот раз она никуда не спешила. Надо подзубрить, объяснила она, предстояло что-то вроде промежуточного экзамена. Что тебе известно о дадаизме? Турист отправился в квартирное бюро на улице Святых отцов и уплатил за жильё ещё на неделю вперёд. Каждый вечер он ждал, прислушивался к лифту, открывал ей, так прошло ещё несколько дней. Чад вожделения рассеялся, для них наступило время вглядеться друг в друга. Американец лежал на спине, ладони на затылке.

«Щекотно?»

Она водила ладонью по волосам на его груди.

«Нет, – сказала она, – оставайся так».

Он остался «так». Он подвинулся, женщина пристроилась сбоку, так что он видел её стриженый затылок, острые лопатки, симметричные ямки на крестце, ложбинку ягодиц, сидела, поджав колени, как сидят японки, а это что, спрашивала она, словно видела впервые.

«Ты и так знаешь».

«Нет, я хочу, чтобы ты сказал».

«Разве слова что-нибудь значат?»

«О, да».

«Особенно такие, которые не принято произносить, да?»

«А это?» – спросила она..

«Осторожней».

«Тебе больно?»

«Нет».

«Приятно?»

«Пожалуй».

«Кладовая любви, – проговорила она. – Целых две кладовых.. Выходит, если бы там не вырабатывалось, ты бы меня не любил, да?».

«Выходит, что так».

«Гм».

«Но это мало что объясняет».

«А ты можешь объяснить?»

«Нам пора вставать. Я проголодался».

«Вот видишь».

«Что – видишь?»

«Между любовью и голодом прямая связь».

«Разумеется».

«Пора пополнить запас живчиков, да? Там, наверное, ничего не осталось».

«Всё досталось тебе»..

«Но потом накопится снова?»

«Накопится снова».

«Для других женщин?»

«Для тебя».

«Ты хочешь сказать, что ты меня любишь?»

Он не ответил.

«Обожаешь?»

Он с важностью кивнул. Пауза. Он проговорил:

«Видишь ли, как тебе объяснить. Существует мозг, и существует мысль».

«Ты хочешь сказать, что это не одно и то же?»

«Я хочу сказать, что без мозга мысль невозможна. Но свести одно к другому тоже невозможно. То же самое любовь. Без желёз и гормонов, конечно, ничего не будет, однако...» .

«Я не знала, что ты такой учёный».

«Но это общеизвестная истина».

«Пожалуйста, не говори так».

«Как?»

«Пожалуйста, не говори: общеизвестная».

«Почему?»

«Потому что то, что происходит между нами, происходит только между нами. У тебя было много женщин?»

Турист сделал неопределённое движение, как будто хотел сказать: что поделаешь.

«У тебя не было женщин, запомни это».

«Постараюсь».

«И сейчас у тебя никого нет, о-кей?»

«О-кей».

«Ни там, ни здесь?»

Он кивнул.

На её лице появилось сосредоточенное выражение.

«Можно мне...?»

«Можно», – ответил он, не дожидаясь, когда она договорит.

«Откуда ты знал?..»

«Знал».

Девушка прищурилась и спросила:

«А вообще – кто ты такой?»

«Кто я такой? – спросил он.– Я – это он!» – и показал пальцем вниз.

И оба засмеялись от счастья.

Договорились, что он будет ждать её в вестибюле, Рене училась в Десятом университете в Нантерре. Два часа прошло, стеклянный холл опустел, американец поднялся навести справки, ходил из одной комнаты в другую, фамилию студентки он не знал, ничего толком не добился, не было даже уверенности, что она здесь была. Его охватил панический страх, выскочив из такси на перекрёстке Григория Турского и Бюси, он поднялся к себе, там её не было, он выбежал из подъезда. Он спросил у пожилой официантки, нельзя ли повидать Рене.

«Кого?»

Он повторил вопрос. Женщина пожала плечами, покачала головой. Она никогда не слышала это имя. Турист описал внешность Рене. «Извините, – сказала официантка, – мне некогда».

Он догнал её. «Но я сам слышал, как поставщик...»

«Может быть, – возразила она. – К сожалению, ничем не могу вам помочь». И то же самое он услыхал от хозяина.

В эту минуту он увидел её, она была без фартучка, быстро прошла между столиками и свернула за угол, он настиг её и схватил за руку. Девушка стремительно обернулась, это была не она.

Он зашагал, лавируя между прохожими, по улице Дофина, отсюда до набережных рукой подать, нет, думал он, теперь от меня не уйдёшь. Та, что шла впереди, торопилась, вероятно, заметила преследователя, в последний момент неожиданно свернула вправо – там находился театр, турист успел за эти недели основательно изучить лабиринт тесных улочек Левого берега. Может быть, она жила поблизости. Она изучала расписание спектаклей. «Рене... – пробормотал он, с гулко стучащим сердцем. – Рене, что случилось?..» Она не отвечала. Он сказал: «Ты на меня сердишься?» Незнакомка ответила: «Откуда вы знаете моё имя?»

Турист бродил по залам Лувра, ничего не видя, ничего не слыша, на следующий день с утра занёс ключи в квартирное бюро по дороге на аэродром, а через двадцать четыре года, ослепший и наполовину лишённый рассудка, с безнадёжным диагнозом, вспоминал солнечный туман над рекой и дальними мостами, высоко над городом похожий на сахарную голову купол церкви Святого Сердца, вспоминал человека с газетой, «малый завтрак» на углу переулка – название стёрлось в его памяти – и ту, которую он так и не смог разгадать.