Родина, ставшая чужбиной,
чужбина, не ставшая родиной


В течение одной недели, с раннего утра до позднего вечера, писатель Аркадий Ваксберг и литературовед Ренэ Герра обменивались мнениями о русской эмиграции, преимущественно той, которая вошла в историю под именем Первой волны. Книга двух авторов «Семь дней в марте» представляет собой экстракт этих бесед.

Любопытный парадокс. Каждый раз литературе изгнанников, будь то «берлинский период русской культуры ХХ века» (термин (Л. Флейшмана), «русский Монпарнас» 30-х годов или послевоенный исход в Америку, предсказывали близкий конец, и каждый раз мрачный прогноз не оправдывался. О роковом и неизбежном вымирании экспатриированной литературы писали Ходасевич, Адамович, Газданов, это казалось почти общим местом. Но разразилась война, и новые писатели, поэты, литературоведы и литературные критики оказались на Западе. Разумеется, и Вторая волна не считала себя бессмертной. Не прошло, однако, двух-трёх десятилетий – хлынула Третья. Крах советской власти и прекращение террора тайной полиции как будто положили конец политическому изгнанию,но не эмиграции как таковой. И уже на наших глазах явиласть новая смена.

Внимание собеседников, как уже сказано, сосредоточено на Первой волне, той, которая украшена именами Бунина, Набокова, Мережковского, Газданова, Алданова, Зайцева, Ходасевича, Цветаевой, Георгия Иванова, Адамовича, Поплавского – называю лишь некоторых, наиболее известных. Это была самая блестящая пора русского Зарубежья. Но и самая тяжкая. Книга Ваксберга и Герра достаточно подробно информирует о реальном существовании русских эмигрантов в Париже 20-х – 30-х гг. Не всегда сходясь в своих суждениях, участдники диалога пытаются понять, чем объяснялось холодное равнодушие французской интеллектуальной элиты к судьбе изгнанников.

Французские литераторы – едва ли не большинство, и в их числе отнюдь не малозначительные фигуры, те, к кому прислушивались, кто формировал общественное мнение, – были склонны видеть в русских réfugiés (словцо, которое любил употреблять Герцен) представителей реакционного царского режима, понёсшего историческое возмездие, заслуженную кару, – и так ему и надо! Новая же, коммунистическая власть, чьими врагами объявляют себя беглецы, эти осколки прошлого, лишившиеся своих дворцов и привилегий, воздвигает общество разума и социальной справедливости. Пусть скажут спасибо за то, что гуманная Франция дала им приют. Таков был общий глас. (Были, впрочем, и исключения.)

Совсем другое дело Третья волна. Если не говорить о левых, прокоммунистичетских кругах, она была встречена с сочувствием . Условия жизни для изгнанников оказались несравненно благоприятней, нежели те, с какими пришлось столкнуться нашим предшественникам. Всё изменилось: и состав эмиграции, и условия жизни на чужбине, и отношение беженцев к покинутому отечеству.

Я ещё застал последних могикан Первой волны. Любопытно, что отношение старых эмигрантов к нам, бывшим советским гражданам, было однозначно враждебным. Этому внутреннему противостоянию в книге Ваксберга и Герра, в целом апологетической, уделено сравнительно немного места. (Надо сказать, что в литературе об эмиграции из СССР эта тема вообще почти не освещена.) Между «дедами» и «внуками» возникло полное непонимание. Представления старых эмигрантов о современном Советском Союзе казались мне, да и не только мне, дикими. Самый язык ветеранов поколения Романа Гуля, Зинаиды Шаховской, Кирилла Померанцева был совсем не тот советско-русский язык, на котором изъяснялся наш брат, и это языковое несоответствие лишь подчеркивало взаимное отчуждение – психологическое, эстетическое, да и политическое.

«Семь дней в марте» были мною прочитаны – лучше сказать, проглочены – за семь вечеров. Но этот короткий отклик будет совсем уже неполон, если не упомянуть о многостраничном фотоархиве – особом приложении к книге бесед, включая вкрапленные в текст фотографи с автографами, факсимильные копии писем, обложки первоизданий, газетные полосы и другие интереснейшие, завораживающие документы времени. Всё это, по большей части публикуемое впервые, взято из уникального собрания материалов русской эмиграции разных лет, принадлежащего профессору Ренэ Герра. Книгу бесед, изданную со вкусом, в твёрдой обложке и на хорошей бумаге, завершает цикл написанных отдельно мемуарных свидетельств о писателях и поэтах Софье Прегель, Георгии Адамовиче, Борисе Зайцеве, Вере Лурье, о художнике и литераторе Юрии Анненкове. Великолепный вклад в историю прошлого, которое не уходит в прошлое.