Сюжет

Как-то раз в дружеской компании за столом рассказывали эпизоды из жизни; я присоединился к этой игре. Вспомнилась одна история, которая, правда, произошла не со мной, – не могу даже припомнить сейчас, от кого я её слышал. Но зато я удостоился комплимента от одной из присутствующих дам – писательницы, одиноко сидевшей в стороне от других. Прервав молчание, она произнесла:

«Интересный сюжет».

«Дарю его вам, –сказал я, – хотя, на мой взгляд, история довольно банальная».

Кто-то добавил: «Как всё в жизни».

Она возразила:

«Не скажите. Может, и обыновенная, но исключительная. Самая важная в жизни».

Началась дискуссия, к которой я не хочу возвращаться. Писательница публиковалась под псевдонимом «Б. Хазанов»; я не читал ни одной из её книг. C какой стати она присвоила себе мужское имя, вдобавок не слишком благозвучное, осталось для меня тайной. Впрочем, кто знает? – возможно, принадлежность, пусть даже формальная, к обеим литературам, мужчин и женщин, – ведь это, не правда ли, разные вещи – давала ей особые преимущества.

Что касается моего рассказа (не слишком продолжительного), история в самом деле не была лишена некоторой занимательности. Взрослая женщина получила влюблённое письмо от 15-летнего подростка. Дело происходило во время войны, в ничем не примечательном, полурусском, полутатарском селе у подножья лесистых холмов на берегу Камы, куда автор письма приехал с матерью из Москвы. Прибыли летом памятного сорок первого года, когда враг уже почти вплотную приблизился к столице; ехали сперва в товарном эшелоне для эвакуированных женщин и детей, затем теплоходом по широкой спокойной реке. Их приютили временно в пустующей школе, а затем они поселились в посёлке местной, бывшей земской больницы, в двух километрах от села, в одном из бараков для медицинского персонала. Мать подростка устроилась лаборантом в амбулатории, по ночам подменяла дежурных сестёр в общем корпусе. Мальчик ходил пешком в сельскую школу.

Героиню романа звали Анна, иначе Нюра. Ей было 24 года, она окончила сестринские курсы и работала медсестрой. Эта Нюра была крепкая, рослая и широкобёдрая девушка обыкновенного северо-западного типа, из тех, что расцветают в восемнадцать и расплываются к сорока годам, круглолицая, сероглазая, с негустыми ореховыми волосами, – одним словом, ничего особенного, отнюдь не красавица.

Миновала осень, наступила зима, та самая, ранняя и студёная, необыкновенно жестокая первая военная зима, сковавшая грязь на российских дорогах, что чрезвычайно ускорило марш тевтонского полчища – моторизованных дивизий группы «Центр», хотя и они понёсли значительные потери от отморожений. Никто в далёком тылу ничего не знал о реальном положении вещей, об устрашающих масштабах молиеносного вторжения и поражения; радио передавало победные сводки. Не было вестей от отца, который ещё в первые дни войны записался в наспех сколоченное, так называемое народное ополчение, и судьба этого ополчения оставалась неизвестной.

Жизнь шла своим чередом, пока не случилось упомянутое приключение. Началось всё это в один прекрасный, солнечный январский день; оба, подросток и медсестра, шагали в село. Им было по дороге. Прежде виделись лишь мельком. Матово-голубое, стеклянное небо распахнулось над сонным, в белых плотных дымах, больничным городком, над заиндевелыми лесами, над простором надолго уснувшей реки. Снег поскрипывал под ногами. Свежая и порозовевшая, в платке и полушубке, из-под которого выглядывала юбка вокруг обтянутых грубыми чулками колен, Нюра, ступала, внимательно глядя себе под ноги, осторожно ставя маленькие чёрные валенки, характерным женским движением помахивая отставленной левой рукой, правую прижимая к груди. Разговаривали почти ни о чём.

Ближе к вечеру мороз начал крепчать; обратный путь в лиловых сумерках отрок проделал чуть ли не бегом, прижимал к обветренному лицу ладонь в варежке и был охвачен необъяснимой, беспричинной радостью, в которой сам не отдавал себе отчёта. Как будто в мозгу гремел и дудел духовой оркестр. Музыка не покидала его, покуда он не добрался до места. Взлетев на крыльцо барака, миновал сени, кухню толкнулся к себе, матери не было дома. Мальчик швырнул на пол шапку и школьный портфель. Он был голоден, едва успел приняться за ужин. В эту минуту что-то случилось.

«Влюбился», – сказала та, что печаталась под мужским псевдонимом.

«В этом возрасте?» – усомнился кто-то.

«Именно в этом».

(Примечание автора. Тут мне хотелось сказать: Влюбился в свою влюблённость. Подозреваю, что писательница-таки воспользовалась сюжетом).

Откровение настигло подростка, словно удар бичом.

Вечером, когда мать ушла на дежурство, он зажёг на столе коптилку – лампу без стекла ради экономии керосина. Одинокая тень упала на кровать, поднялась от стены к потолку, в чёрном оконном стекле, обрамлённом морозными узорами, он увидел таинственное лицо двойника, озарённое снизу. Рука с пером в ученической вставочке повисла над раскрытой тетрадкой с дневником; он, наконец, очнулся, попытался справиться с собой, в конце концов так и не написал ни слова. Вдруг напала зевота. Усталый после грандиозного дня, он поднялся из-за стола, завернул фитиль, дунул на умирающий огонёк и лёг. И сразу же перед ним открылся сверкающий санный путь. Нюра Привалова что-то говорила ему, поглядывая из-за плеча, и отвернулась, не дав ему времени понять, о чём она, и ответить; он замешкался, между тем она, мелко и быстро ступая в своих чёрных валенках, помчалась вперёд, край юбки порхал вокруг её ног, обтянутых чулками, мальчику не терпелось открыть свою тайну, он чувствовал, что опаздывает торопился, чуть не плача, догнать Нюру, а она всё шла и шла, и уходила всё дальше.

Время сместилось, как бывает в фантастических рассказах, сколько-то дней прошло, заполненных этим упоительным открытием; он отсиживал положенные часы на уроках, ничего не видя, не слыша, думал об одном. Тут надо заметить, что девчонки в классе не существовали для подростка. Была только она, и она должна была знать. Необходимо каким-то образом, дать понять Нюре, как он к ней относится. Главное – открыться, этого было достаточно, прочее, право же, не имеет значения, она была единственная, какая есть, ей совсем не обязательно быть сверхкрасивой, важно, что это она. Об этом – ослепительная мысль, настоящее приключение! – он должен был ей написать, признаться, потому что сказать вслух невозможно – стыдно, боязно, хоть и увлекательно, и никто не должен об этом знать. О том, чтобы встретиться, мы не то чтобы не мечтали, но просто не думали: с нас довольно одних чувств.

Было уже совсем поздно, написанное письмо лежало на столе; мальчик спал, как вдруг стукнули в дверь. Вскрикнув, он вскочил, первая мысль была, что мать увидит письмо, но всё кругом молчало. Он сидел на кровати с голыми ногами, ждал, стук не повторился. Встал и зажёг светильник. Письмо, начертанное, чётким ученическим почерком на двух страницах, вырванных из тетрадки, было аккуратно свёрнуто, как было принято в военное время, треугольником; оставалоь надписать адрес – тот же, что и его собственный: Привалова Анна Ивановна проживала в соседнем бараке. Он потушил коптилку.

В шапке с завязанными ушами, в пальто, из которого он давно уже вырос, и подшитых снизу валенках, подросток шагал по мёрзлой оловянной дороге, точно в пространстве сна, чтобы бросить письмо в почтовый ящик в селе, вернулся в ночи к себе, а на другой день – как вы думаете, что произошло?

«Ничего», – ответила та, что подписывалась мужским псевдонимом.

Никакой реакции не последовало и в последующие дни. Получила ли она его послание? Прочла и выбросила? Однажды вечером, как всегда, в одиночестве подросток сидел перед чахлым огоньком. Услыхав, как запела и хлопнула тяжёлая дверь из сеней, насторожился. И, как будто снова во сне, кто-то тихонько постучался к нему. Это была она.

«Неужели пришла?»

«Я думаю, – отрезала писательница, – это было неизбежно».

Кто-то возразил:

«Это неправдоподобно».

А по-моему, наоборот, очень даже понятно. Представьте себе молодую женщину, девушку, из простых. И вдруг она получает письмо, страстное, искреннее, горячее, ведь так оно и было?»

Я пожал плечами.

«Никто ей так никогда не писал. А тут кругом война, мужчин ни одного не осталось, всех забрали на фронт. Кочечно, она заинтересовалась. Мальчишка, ребёнок... А всё-таки – может, поговорить с ним? Вправить ему мозги».

Итак, она вошла. На Нюре был тёплый платок, снежинки искрились на выбившихся волосах цвета калёного ореха. Пальто с воротником из искусственного меха накинуто наспех на рубашку с грубыми кружевами – видимо, только что встала с постели. Придумала какую-то отговорку: дескать, нет ли чего-нибудь почитать. Страшно стеснялась. В воздухе веяло присутствие женщины – не просто женщины: её присутствие.

Огонёк колыхнулся, взметнулись тени. Нюра подсела к столу. Любовники – кто отважился бы назвать их любовниками? – скорее заговорщиками – обменялись бессмысленными словами, история не сохранила их. Историю вытеснила мифология. И шло, кошачьими неслышными шагами уходило время.

Она поднялась: пора было уходить. Да ещё мать подростка того и гляди нагрянет. Он упрямо помотал головой. Таинственная гостья стояла подле своей тени, зовущей к себе с кровати, придерживала на плечах сползающее пальто; её груди стояли в вырезе рубашки. Но уже упоминалось о том, что эпизод этот (как все подобные происшествия) длился недолго. Мальчик выбрался из-за стола. Он успел вырасти, был худ и костляв. Женщина была выше ростом. Пальто упало на пол. Она взяла его за плечи и привлекла к себе. Оба молчали. Огонёк изнемогал на столе. В чёрном оконном стекле совершался призрачный танец. Он почувствовал на губах продолжительный, повторяющийся поцелуй. Она отстранилась. Мальчик ждал, сердце билось так, что он едва удержался на ногах. Нюра, немыслимо красивая, стояла в чулках, в сорочке выше колен, он почувствовал, что его раздевают. Считанные мгновенья ушли на то, чтобы планеты довершили свой полёт, юный любовник приник к материнским сосцам, и тёплые, сильные руки обхватили его и увлекли к себе.

2013