Свадьба

Позвольте мне рассказать одну историю, которая происходила в наших местах, должно быть, уже очень давно, – тут с датами дело обстоит довольно странно. Сам я по вполне понятным причинам не был свидетелем, но за факты ручаюсь. А там уж ваше дело – верить или не верить.

Село Ярёмное, место действия, после разукрупнения вошло в состав Крякшинского района, а до того числилось районным центром. Когда-то это было богатое торговое село и называлось Спасское-Ярёмно, там устраивались ярмарки. Но от тех времён мало что сохранилось, народу изрядно поубавилось. Много изб стоит с заколоченными крест-накрест окнами, иные вовсе разобраны и свезены то ли в Крякшин, то ли ещё куда-то; одни закопчёные остовы печей торчат из бурьяна. Не осталось и дома, где родился и провёл детство жених, Алёша Лебёдкин. Невеста была из городских.

Зато уцелела церковь – о ней рассказывали, что, когда местные комсомольцы хотели её порушить, мужики со всей округи встали стеной и отстояли. Так она и стояла, запертая, с почернелой главой.

Когда надо, всё найдётся. Неказистый мужичок, мастер на все руки, с женой и свояченицей, взялся привести церковь в порядок. Почистили крест, залатали и выкрасили зелёной краской маковку, навесили новые двери, починили паперть. Женщины вымыли окна, полы, отёрли иконы – храм, как новенький. Только ходить туда некому.

Идея сыграть свадьбу в родном селе жениха всем понравилась, назвали гостей, другие напросились сами. Многие вызвались поехать заблаговременно. Надо было завезти продукты, выпивку, договориться со священником, подумать о том, где разместить всю ораву; составилось нечто вроде свадебного комитета.

Праздник удался на славу. Пригласили районное начальство. Приехал заместитель председателя райисполкома, очень сановитый, приехал начальник милиции, за начальником из машины вылезло ещё одно лицо, все трое, дородные, мордатые, в длинных пальто и, как с некоторых пор принято, в шляпах, поднялись гуськом на крыльцо бывшего клуба. Там уже были накрыты столы, и народ ждал почётных гостей.

Невесте тут находиться пока что не полагалось. Её поселили в избе у одной старухи. С утра, как положено, пришли избранные гости проверять, годится ли девушка в хозяйки: разбросали разный мусор, невеста усердно мела пол веником; бросали и деньги. Потом явился дружка выкупать девушку, правда, неизвестно, у кого, – родителей у неё не было, – а следом прибыл и жених. И, наконец, молодые, под скрежет гармоньи, исполнившей туш, вступили в пиршественный зал. В наших краях было принято так: сперва садятся за столы, а потом уже в церковь. Жениха и невесту усадили в красном углу. Она в атласном платье, в фате, Алексей в чёрном костюме, с гаврилой на шее. Невеста было мала ростом, ей подстелили что-то, и, усевшись, наша Катенька превратилась в королеву. Длинному, немного нескладному жениху ничего не надо было подкладывать, он сидел, словно аршин проглотил. Пошли по кругу бутылки с беленькой, с жигулёвским пивом, крики «горько!», оробевшие молодые неловко целуются, гости уписывают закуски, потом подали горячее, потом сладкие пироги – всё как положено.

Тем временем священник отец Стефан, ещё накануне призезённый с дьяконом и со всем необходимым из города, облачается за притворёнными царскими вратами. Обряд, как в былые времена: сперва обручение в притворе, зажжённые свечи в руках у молодых, дьякон возглашает: «Миром Господу помолимся», поп благословляет, надевают друг другу кольца. И, наконец, венчание: оба выйлут к алтарю, станут на колени перед аналоем. «Имеешь ли ты, – благочинный задаст вопрос жениху, – соизволение благое и крепкую мысль взять в жены сию, которую здесь перед собой видишь? Не обещался ли иной невесте?» О том же спросит и молодую. Обменяются кольцами, священник возложит венцы.

Даруй им плод чрева, доброчадие, единомыслие в душах, возвысь их, как кедры ливанские, как виноградную лозу с прекрасными ветвями, даруй им семя колосистое, дабы они изобиловали на всякое благое дело. И да узрят они сыновей от сынов своих.

Всё это ещё предстоит, но вот пир окончен, толпа движется к церкви, с гармонью, с песнями, мимо столетних угластых изб, мимо печных обломков, вдоль погоста с покосившимися крестами и ржавыми оградками. Впереди ведут молодых. И вот тут случилось то самое. Алексей поворачивается к гостям: постойте, говорит, я быстро. Поклонюсь только материной могиле; а вы меня подождите.

Тут же на полпути, чтобы не скучать, гармонист растянул во всю ширь свой инструмент, и кто-то уже пустился в пляс, посреди дороги, с платочком, загнув руку кренделем, кто-то неуклюже пошёл вприсядку, йэх, йэх, людям смех.

Между тем жених спешит на кладбище, скорым шагом идёт между могилами и уже издали видит чью-то голову. Низкое солнце слепит ему глаза, лица не разглядеть, он видит только улыбку. Это его мать. Блестят её тёмноореховые волосы, гладко зачёсанные над чистым лбом, и его не удивляет, что она такая же, какой он её запомнил с детства. Она сидит за столом в неглубокой могиле, на столе две рюмки.

«Мама, – говорит он, – я теперь уже взрослый. Вот, женюсь».

Она всё так же смотрит, улыбаясь, ничего не отвечает.

«Я женюсь, – продолжал он, – там народ собрался, идём в церковь. Моя невеста красавица. Положено просить благословения у родителей, но отца не разыскать, он пропал на войне без вести, я к тебе пришёл ».

Он сошёл к ней, вынул плоскую фляжку из внутреннего кармана пиджака, отвинтил пробку.

«Давай с тобой выпьем, что ли...» – и хотел было налить, но мать накрыла свою рюмку ладонью. Тут он увидел, что она хочет что-то сказать. Её губы прошелестели: он жив.

«Отец?»

«Да, – сказала она. – Только он не вернётся. Побудь со мной».

«Конечно... но ведь меня ждут».

Она покачала головой. Солнце бьёт в глаза так сильно, что сын по-прежнему не может различить её черты. Не может понять, почему она не радуется».

«Понимаешь, – пробормотал он, – там уже всё готово... и священник ждёт. Мне надо итти...»

Послышался хруст, торопливые шаги, он обернулся – это Катерина прибежала, стоит на краю могилы, хмурится, сколько можно ждать! Отец Стефан нервничает, гости беспокоются.

«Ты сказал, на минутку, а сам... Что ты тут делаешь?»

Мать подняла строгий взгляд на самозванную дочь: дескать, не твоё дело, он ко мне пришёл.

Невеста смешалась, ищет ответить что-нибудь колкое. Жених растерянно переводит глаза от одной женщины к другой.

«Как видишь, – сказала мать, – здесь только две рюмки».

И Алексею:

«Зачем она тебе?»

«Зачем?! – вскричала невеста и, задышав тяжко, в гневе отбросила фату. – Вот зачем!»

Она стояла наверху и гладила свою грудь, обтянутую атласной тканью, её ладони прошлись по талии и спустились к бёдрам.

Даруй им семя колосистое. И да узрят они сыновей от сынов своих.

«Он мой муж. А ты, – прошипела она, – ты...»

«Пока ещё не муж», – был ответ.

«А это мы ещё посмотрим!» – возразила невеста.

«Чего смотреть. – Мать, прищурившись, погрозила ей пальцем. – Чтоб ты знала: здесь я хозяйка. Я – его женщина! А ты не знала? Вот теперь будешь знать. Я его женщина, и больше никто. Пошла отсюда!»

У девушки отнялся язык. Та, что сидела за столом, молодая и свежая, какой она была когда-то, усмехнулась жестокой усмешкой и неожиданно ласково добавила:

«Ты иди, иди, голубка... он сейчас придёт».

«Верно, Катя, – вымолвил, наконец, жених, – ты иди к ним, я только выкурю одну и вернусь... и пойдём венчаться».

Он достал «Казбек», постучал папиросой о коробку, вынул зажигалку.

«Ишь ты, – бормотала мать, глядя вслед белому платью, мелькавшему между крестами, – какая гордая... Телом своим похваляется. Грудью белой, высокой... Обожди маленько. И ты станешь такая же...»

Какая? – хотел спросить Алексей. Докурив, он вылез, помахал рукой матери и зашагал обратно. Фляга осталась на столе.

Ему было жарко в модном пиджаке, он оттянул книзу нарядный галстук. Вышел на дорогу. Но там никого не было. Минут пятнадцать, от силы двадцать, прошло с тех пор, как он оставил гостей, низкое солнце жгло по-прежнему, но теперь оно стояло над чёрным лесом, не было видно ни души – ни вблизи, ни вдали, да и дороги не стало. Давно уже не осталось ничего от деревни, всё заросло бурьяном. Лишь развалины бывшей церкви виднелись неподалёку – из обломка колокольни рос пышный куст.

Я рассказал всё как есть – ваше дело верить или не верить.