Тютчев

(Ответ на анкету журнала Toronto Slavic Quarterly)

Тютчев смотрит нам вслед, Тютчев брезжит впереди. Тютчев высоко над нами, но живёт внутри нас. Тютчев – «классик», но отношение к его личности и поэзии, для меня по крайней мере, глубоко интимно. Попробуйте-ка после этого ответить на вопрос, где он: слева, справа, впереди или позади.

Я не могу с уверенностью сказать, каким рисуется мне Тютчев «в жизни»; не слишком молодым человеком, конечно, но в юности я его представлял себе много старше меня, а теперь – моложе. Впрочем, два самых известных портрета настолько связались с мыслью о нём, что иным его и не воображаешь. У Тютчева была репутация любимца женщин. Существует донжуанский список Пушкина (наверняка неполный). Тютчева сближает с Пушкиным влюбчивость, способность воспламениться после десятиминутного разговора с незнакомкой, но и совсем неподходящая для покорителя сердец внешность.

Он был маленького роста, болезненный и тщедушный, этот petit papa, как называла его дочь Дарья Фёдоровна, с редкими, рано поседевшими волосами, был небрежен в одежде, рассеян, слабохарактерен, начисто лишён честолюбия. Как поэт был известен при жизни очень немногим, да и не заботился о славе; во всяком случае, мало кто догадывался о том, какое место он займёт на Олимпе, найдётся ли там вообще местечко для Тютчева. Что могло в нём нравиться женщинам? Разве только блестящий ум и блестящий разговор.

Вы спрашиваете, какие строки Тютчева первыми приходят в голову.– Как океан объемлет шар земной, земная жизнь кругом объята снами.– Душа моя, Элизиум теней.– Тревога и труд лишь для смертных сердец.– Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые.– Кончен пир, умолкли хоры.– Она сидела на полу и груду писем разбирала.– Есть в осени первоначальной.– Нам не дано предугадать.– Я знал её ещё тогда, в те баснословные года. Веленью высшему покорны...

Ах, нет; перечислять можно до бесконечности.

Читаю или читал ли я стихи Тютчева «в период влюбленностей». Нет. Читал «Коробейников» . Читал, конечно, Блока. То, о чём говорит Тютчев, становится внятным после влюблённости.

Вы хотели бы знать, что я думаю об усвоении Тютчева русской поэзией. Пожалуй, оно не столь очевидно, как присутствие Пушкина, как влияние Лермонтова или Некрасова. Оно огромно, но проследить его нелегко. О Ходасевиче было сказано, что он потомок Пушкина по тютчевской линии. Эта генеалогическая линия всегда казалась боковой, а в первые десятилетия после смерти Тютчева, вплоть до символистов, кажется, вовсе не давала о себе знать. Символисты почуяли в Тютчеве и архаиста, и новатора, сумели оценить и его державинскую велеречивость, и неслыханно новую ритмику, и прорывы в космическое сознание. Больше это не повторялось. В дальнейшем, как мне кажется, философская лирика Тютчева, его связь с немецкими романтиками (русских поэтов можно разделить на «немцев» и «французов») принимались как данность, то есть равнодушно. Возможно, это связано с утратой философской культуры в нашей стране, с традиционным недоверием к рефлексии. В послереволюционной поэзии дыхание Тютчева вовсе не чувствуется. Он перекочевал в школьные хрестоматии, где занял почётное место рядом с Никитиным. Он превратился в «певца русской природы», хотя «Люблю грозу в начале мая» и другие вещи были написаны под впечатлением от поездок на Тегернзее в Верхней Баварии. Бродский далёк от Тютчева, но ближе, чем Мандельштам. Возможно, воздействие Тютчева вообще прекратилось.