Время: туда и обратно

Тень несозданных созданий
На эмалевой стене.
Брюсов

Борхес приводит (в одной из бесед) слова Оскара Уайльда: «Каждое мгновение соединяет в себе то, чем мы были, и то, чем станем; мы – это наше прошлое и будущее одновременно». Мысль эта мне близка; я бы сказал, что в мозгу у нас вмонтирована машина времени, которая даёт нам возможность жить в разных временах, перемещаться из настоящего в прошлое и назад, в призрачную область надежд и ожиданий – наше несбывшееся будущее. Эта машина есть не что иное, как безостановочно и своевольно работающая память, и её назначение перенимает литература.

Задаёшь себе вопрос: не такова ли участь персонажей романиста, обречённых, как все мы, жить и умереть, заброшенных в пучину воспоминаний и обманутых мороком несбывшегося будущего. Пытаясь подвести итог долгой жизни – другими словами, обозревая свою литературную работу и в свою очередь погружаясь в прошлое, – я как будто разгуливаю по кладбищу моей прозы, между надгробьями действующих лиц.

Однажды мне показалось, что я набрёл на нечто отчасти для себя новое, – понял, как надо писать. На самом деле нашёл топор под лавкой. Но всё же: если мы – это наше прошлое, если память изжитого и пережитого постоянно вмешиваается в нашу внутреннюю жизнь, так что любая мысль и всякое чувство тянут за собой пыльный хвост воспоминаний, писателю придётся сопровождать своих героев сквозь все метаморфозы пространства и времени, вместе с героями, вопреки житейскому и литературному реализму, путешествовать из настоящего в прошлое и будущее. Чем я и занимался в некоторых своих сочинениях, и пусть эти соображения послужат извинением перед здравомыслящим читателем. Ведь он подумает, что его беззастенчиво водят за нос. Но я всё-таки надеюсь, что читатель не будет шокирован, узнав, к примеру, о том, что герой-рассказчик («Прибытие») отправляется на поиски возлюбленной, которой давно нет в живых, отыскивает места, в которых подростком жил во время войны, оказывается в доме, где вновь переживает их первое свидание, встречается там с самим собой, и так далее. Мне остаётся прибавить (касательно топора), что разве только опыт чтения западных писателей прошлого века сумеет примирить его с нелепостями такого рода.