Вольфганг Казак

Жизнь в двух литературах

10 мая 1998 года город Гейдельберг присудил премию «Литература в изгнании» Борису Хазанову. Тридцать пять лет тому назад в этот день на площади перед оперным театром в Берлине происходило учинённое национал-социалистами публичное сожжение книг. Церемония вручения премии Б. Хазанову происходила в присутствии первого лауреата премии «Литература в изгнании» - известной немецкой поэтессы Хильды Домин, некогда проведшей в эмиграции много лет и вернувшейся на родину. Так были продемонстрированы сходство и разница судеб писателей-изгнанников.

Известный ныне под псевдонимом Борис Хазанов врач и филолог-классик д-р Геннадий Файбусович, родившийся 16 января 1928 г., находился с 1949 по 1955 год в лагере. Когда несколько позже он связал с себя с литературой, сочетая её с профессиональной деятельностью, стало ясно, что то, что он писал, написано слишком честно, слишком близко к реальной действительности, чтобы можно было это опубликовать в СССР. Писатель предпочёл официальному месту в литературе распространение своих текстов под псевдонимом в Самиздате, а затем (с 1976 г.) в Тамиздате. Это не могло пройти даром - последовали домашние обыски, вызовы в КГБ и допросы; в конце концов он оказался перед альтернативой: покинуть страну в качестве еврея или опять загреметь в лагерь. Эмиграция не была для него делом свободного выбора. Борис Хазанов принял решение обосноваться в Германии, где он и живёт с тех пор (с 1982 г.) в Мюнхене. Хильда Домин не подвергалась прямым преследованиям, уже в 1932 году она увидела грозящую опасность и оставила Германию, не дожидаясь, когда грянет гром: эмиграция в подлинном смысле слова. Возвратившись в 1954 г., Домин живёт в Гейдельберге. Что касается Хазанова, то он считает для себя возвращение в Россию невозможным, но его произведения выходят сейчас и в России, и в Германии - в его постоянном издательстве Deutsche Verlags-Anstalt, в переводах Аннелоре Ничке, с которой автор сотрудничает много лет.

Короткая цитата из романа «Я Воскресение и Жизнь» может дать представление о некоторых особенностях творчества Б. Хазанова. Действие происходит в советской коммунальной квартире - знаменитой «коммуналке». Взаимная неприязнь, зависть, мелкие склоки, спор, кому первому идти в уборную, составляют повседневную жизнь. Разумеется, реальность подобного рода тщательно скрывалась от глаз иностранцев, с 1956 г. получивших ограниченную возможность посещать Советский Союз по строго определённым туристским маршрутам. Зарубежные поклонники советской литературы тоже не подозревали о ней: социалистический реализм отнюдь не предусматривал реалистическое воспроизведение действительности. В романе Б. Хазанова мы оказываемся за кулисами показной жизни. В тесной прихожей ночует женщина, которая ведёт хозяйство и заботится о ребёнке овдовевшего мужчины (этот ребёнок, видимо, - сам автор):

«То была крохотная, пёстро оклеенная каморка, где двадцатисвечовая лампочка разбрызгивала по стенам болезненный свет. Над головой висели колёса велосипеда, одно колесо всегда покачи-валось, доказывая этим факт вращения Земли. За линялой занавеской помещалась девическая кровать Полины. Из прихожей попадали в собственно первую комнату. Тут стоял запах шоколада; его источал тёмный паркет, натёртый воском».

Отрывок показывает умение писателя наглядно представить обстановку, его чувство юмора, ироническую дистанцию по отношению к пережитому, по сути дела ужасному. Небольшой роман, о котором идёт речь, принадлежал к числу первых опубликованных за границей произведений Хазанова. Вскоре, как уже говорилось, последовало прощание с родиной. Возможностью быть по крайней мере высланным он был обязан тогдашней политике советского правительства, дозволявшего ограниченному числу евреев выезжать из страны. Доктор Файбусович с семьёй тоже получил израильскую визу. В юности он изучал в Московском университете классические языки - латынь и древнегреческий, с детства знал немецкий (посещал частную языковую группу для дошкольников); это побудило его поселиться в Германии.

Жизнь в коммунальной квартире он узнал в детстве. В послевоенное время, накануне окончания университета, он был арестован по обвинению в антисоветской пропаганде и до 1955 года находился в Унженском «исправительно-трудовом» (концентрационном) лагере. Хрущёвская оттепель принесла ему освобождение, но не реабилитацию, - специфическая низость режима и здесь дала себя знать. Бывший заключённый не имел права вернуться в Москву. Людям этого сорта вообще запрещалось проживание в крупных городах. Как это ни удивительно после лагерных лет, он сумел успешно сдать вступительные экзамены в медицинский институт в Калинине (ныне город Тверь), был принят и на этом основании получил временную прописку в городе. Окончив институт, он 15 лет работал врачом, сначала в деревне, затем в больницах Москвы, защитил кандидатскую диссертацию. Его тянуло к литературе. Подобно некоторым другим русским писателям, таким, как Даниил Хармс или Александр Введенский, он писал для детей, две книжки - рассказы о профессии врача и биография Исаака Ньютона - вышли в СССР, набор третьей книги был рассыпан.

В 1976 г. д-р Файбусович оставил врачебную практику и стал научным редактором журнала «Химия и Жизнь», в котором поместил много статей по истории медицины и естественных наук. К филологии, медицине и писательству прибавилось ещё одно поле деятельности - редакционно-журнальная работа. Можно упомянуть о его интересе к философии и теологии; знание языков дало ему возможность опубликовать, частью официально, частью в Самиздате, значительное количество переводов (обширная философская переписка Лейбница, произведения Кюнга, Бонгёффера и мн. др.).

В Мюнхене Борис Хазанов полностью отдался литературе. Он опубликовал написанное в СССР, создал новые романы, рассказы, эссе и активно работает по сей день. Библиография его произведений (до 1994 г.) приведена в работе Марион Мунц¹. В годы 1984-1992 он был редактором русского культурно-политического журнала «Страна и мир» (Мюнхен). После 1989 г. Хазанов пополнил ряды эмигрантов, печатающихся в СССР. Первый небольшой сборник прозы вышел в Москве тиражом 150 тыс. экземпляров.

Во время проведённого мною в 1994 г. детального опроса русских эмигрантов в разных странах мира - результаты этого опроса обнародованы в журналах «Osteuropa» и «Знамя» - Борис Хазанов дал весьма взвешенный ответ, смысл которого - в том, что эмиграция, подобная Третьей волне, в сущности, никогда не кончается.

«Я привык жить за границей. Хоть и с трудом, но построил здесь своё существование. Мой сын больше,чем я и моя жена, врос в западную жизнь. Я по-прежнему чувствую себя эмигрантом (я выехал из России в пятьдесят четыре года) и испытываю благо-дарность к стране, приютившей меня. Меня интересуют её проблемы. Её язык и культура мне не чужды. Возвращение было бы второй эмиграцией»².

Государство, заставившее уйти в изгнание многих замечательных русских писателей, больше не существует. Теперь они могут ездить в Россию. Однако исцелить перелом невозможно. «Меня, - продолжает Хазанов, - встречают радушно, как гостя, которому говорят: Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Гостей не спрашивают, хотят ли они остаться насовсем».

Первый ставший известным у нас в Германии роман писателя, которому теперь уже стукнуло 70 лет, носит название «Антивремя», подзаголовок - «Московский роман». Советские органы госбезопасности конфисковали рукопись в 1980 году во время домашнего обыска (согласно официальной бумаге, роман был арестован). Автору пришлось писать свою книгу заново. Вскоре после появления в Германии роман был переиздан в виде paper-back (в мягкой обложке), что является знаком признания. Вышел также французский перевод.

Придуманное автором словечко «антивремя», по-немецки Gegenzeit, подразумевает взгляд на жизнь и пережитое с точки зрения того, что наступило после. События жизни сперва воспринимались нами в физическом времени и представлялись сцеплением случайностей. Но когда мы обозреваем их ретроспективно, в направлении, противоположном току времени, когда мы вспоминаем о своей жизни и пытаемся её описать, мы находим в ней связи, прежде ускользавшие от внимания. Антивремя - это способ упорядочить свою жизнь, отыскать в ней внутреннюю логику и высший смысл. Такова функция памяти, и такова же задача литературы. Представление о двух разнонаправленных потоках времени, о случае и предопределении, об амбивалентности жизни носит философский, отчасти даже мифологический характер. Подобный способ осмысления действительности можно считать характерным для Хазанова.

Роман «Антивремя» в некоторой степени автобиографичен. Мы узнаём о событиях в жизни автора с 1941 (когда ему было фактически 13 лет) до 1945 года. В книге господствует атмосфера всеобщего доносительства, страха и недоверия, но вместе с тем в этой жизни сохраняются и незыблемые человеческие ценности - любовь, дружба, готовность придти на помощь; есть в ней место и для поисков опоры в религии. Известный поэт, романист и литературный критик Хайнц Пьонтек, предъявляющий высокие стилистические требования к прозе, в своей рецензии о романе Хазанова высказал предположение, что это определённо не первый опыт автора, ибо роман обнаруживает «высокое художественное мастерство и эпическую суверенность». Он был прав - если взглянуть на книгу, так сказать, с позиций антивремени, вспомнить историю с конфискацией, исчезнувшим и заново написанным романом.

Следующее крупное произведение писателя появилось в 1990 г. уже в Москве, затем вышел и немецкий перевод. Это роман «Нагльфар в океане времён». Его название отсылает к скандинавской мифологии: нагльфар - это корабль, построенный из ногтей мертвецов. Когда он срывается с якоря, наступает конец мира. Тем не менее сюжет книги достаточно прозаичен. Действие снова происходит в Москве, в старом жилом доме, где вместе с легальными жильцами прячутся нелегальные. Тринадцатилетняя девочка - дочь исчезнувшего «врага народа» и внучка еврея-сапожника, обитающего в бывшей котельной. Кто-то назвал его случайно Агасфером, это становится поводом для того, чтобы донести на него. Абсурдная ситуация: легендарный персонаж, будто бы отказавшийся помочь Христу нести крест и обречённый скитаться по свету до Второго пришествия, в предвоенной советской Москве превращается в подозрительную личность, едва ли не в шпиона, и всё это несмотря на то, что официальная атеистическая пропаганда, вообще говоря, решительно отрицает существование Христа. Сцены допроса в романе, несомненно, отражают личный опыт автора; смена перспективы, когда события изображаются то с точки зрения участников, то глазами повествователя, свидетельствуют о незаурядном писательском мастерстве. Австрийский литературовед Курт Марко комментирует писательскую манеру автора следующим образом: «Дереализация реального мира благодаря присутствию фикционального будущего - будущее постоянно примысливается к происходящему - как бы сотрясает обыденный опыт самого рассказчика, его восприятие времени и пространства»³. А вот какой выход из хитросплетений бытия находит одно из действующих лиц - простая старая женщина, приехавшая из деревни: «Наш душевный комфорт восстанавливается, коль скоро нам удаётся убедить себя, что абсурд мира есть всего лишь аберрация нашего времени. Легче допустить непорядок в собственной голове, чем ошибку в конструкции мира; так и бабуся утешала себя ссылкой на собственную забывчивость».

Третий роман Б. Хазанова «Хроника N. Записки незаконного человека» был напечатан в московском журнале «Октябрь» в 1995 г. и в следующем году вышел по-немецки в Штугарте. Если заголовок намекает на некоторую необязательность точного места действия, то подзаголовок имеет в виду фиктивный характер этой «хроники», но также и аномальное положение героя-повествователя, человека, находящегося с официальной точки зрения вне закона. Перед нами некий провинциальный городок, напоминающий город, где жил сам автор после выхода из лагеря; бесправие бывшего заключённого, у которого в кармане вместо паспорта волчий билет, но и сочувствие, которое он встречает у чужих людей, у тех, кто живёт на сомнительной «воле», кто сам многое пережил, всё это - часть жизненного опыта писателя. Один из важных мотивов этого романа - оживление русского национализма. Как уже сказано, повествование опосредовано присутствием фиктивного рассказчика, хронология то и дело нарушается, вводятся эссеистические пассажи и даже небольшие пародийно-философские тексты; диалог, описание, информация сменяют друг друга.

Впечатляюще-гротескной картиной открывается, вышедший в Москве в 1996 и осенью 1998 г. в Германии, роман «После нас потоп». Огромные стаи чёрных птиц появились над Москвой. Откуда они прилетели, неизвестно.

Улицы города покрыты толстым слоем ядовитого помёта. Власти принимают меры к предотвращению паники, но ничего не помогает: странное происшествие воспринимается как зловещее знаменье - предвестие близящегося конца. Название книги можно толковать по-разному; возможно, здесь имеется в виду образ мыслей паразитического правящего слоя в коммунистической классовой системе накануне её краха. В романе появляется фигура идеалиста, противника системы - «последнего могиканина духа» и редактора полуреального самиздатского журнала. Среди действующих лиц есть и крупная шишка - высокопоставленный функционер, прибывший в столицу из какой-то восточной республики: этот партийно-национальный хан жаждет быть не только хозяином в политике и экономике своего края, но и национальным поэтом - с помощью мнимого переводчика, который должен переложить и издать в Москве несуществующие оригиналы. У персонажей Бориса Хазанова есть реальные прототипы, любовные мотивы связаны в единый сюжетный узел с деятельностью тайной полиции; роман многослоен и соединяет тусклую действительность с причудливой фантастикой. Как и в других книгах, мы встречаемся с посредником-повествователем, при этом романное действие осложнено излюбленной автором игрой с различными возможностями творческого преображения действительности, и рассказ о событиях как бы постоянно ставится под сомнение внутри самого повествования.

Начав когда-то с произведений малого жанра, Борис Хазанов постоянно писал, наряду с романами, рассказы и повести. Название повести «Час короля» (опубликованной вначале в Израиле, затем в Италии и Германии и, наконец, в России) не зря было избрано им в качестве заголовка для сборника, вышедшего в 1990 г. в Штутгарте: оно служит обозначением впечатляющей притчи. Вопреки обыкновению автора, действие на этот разыгрывается не в России, а в некотором миниатюрном - и достаточно абстрактном - монархическом государстве, которое подверглось военному нападению и оккупации. Король-христианин решается на небывалую демонстрацию: он выходит на улицу, нацепив на себя жёлтую еврейскую звезду. Он протестует против насилия, несвободы, против национал-социализма; король - это персонификация народа. Мы, немцы, хорошо помним опозорившее нашу страну преследование и уничтожение евреев во времена гитлеризма, помним мы и успешные демонстрации протеста против режима в ГДР зимой 1989-90 г. в Лейпциге. Повесть-притча, написанная во времена, когда автор ещё был москвичом, сохранила своё значение и актуальность. Больше того, идеал открытого протеста против унижения человеческого достоинства, идеал, повелевающий следовать голосу совести вплоть до самопожертвования, - нашёл последователей и улучшил наш мир.

Повесть «Час короля», как и всё, что пишет Хазанов, не укладывается в рамки чисто политических категорий. Это притча о прошлом и настоящем, о жизни и смерти.

«...Открыв глаза, Седрик увидел, что чёрные шторы затемнения закатаны чьей-то рукой кверху и во тьме перед ним выставились два окна - совершенно пустые. Но что-то мешало ему разглядеть предметы в комнате и даже мебель. Что-то зыбкое окружало кровать, скрыло пол, и в этой массе тонули внизу окна. Вглядевшись, он понял, что вся комната заросла водорослями.

Недовольный и даже огорчённый, он встал и нашарил ночные туфли - она оказались полны ила - и в туманной зеленоватой воде стал пробираться к выходу, стараясь не поднимать шума (...) Внизу Седрика ожидал сюрприз. Когда он шёл по бельэтажу, волоча мокрые туфли, и по привычке оборачивался на зеркала, приглаживая на голове ёжик, то вдруг оказалось, что в зеркалах никого нет: кто-то двигался, кто-то шелестел в полутьме туфлями по эту сторону зеркал, но ничего не отразилось в их тусклой бесконечности, они остались пусты, и по тому, как он спокойно отнёсся к этому, Седрик понял, что он умер, умер в самом деле, или, как принято выражаться о королях, почил в Бозе. Что было, в общем, неудивительно в его возрасте».

Хазанов истолковывает смерть как переходное состояние, при котором даже сохраняется сознание, - как продолжение личного существования после земной смерти.

Вернёмся к цитированому выше отрывку о комнатке и велосипеде из романа «Я Воскресение и Жизнь», в котором просматриваются мотивы детства писателя, без матери, в интенсивной близости к отцу. Евангельская цитата, послужившая заголовком романа, указывает на христианское сознание женщины, взявшей на себя заботу о мальчике. Оно воспроизведено косвенно, в перспективе ребёнка - типичный для автора пример языковой и психологической неоднозначности. Это одновременно и перспектива взрослого человека, анонимного повествователя, вспоминающего своё детство в его раздвоенности между официальной пропагандой и собственным опытом, а также религиозными убеждениями Полины:

«В глубине души она знала, что то, что записано в Евангелии, и то, что говорится по радио и о чём пишут в газетах, - вещи несовместимые. С одной стороны, Спаситель, грех и искупление, а с другой - Ленин и Сталин, склеенные щеками; как это согласовать?»

«Скленные щеками». Кто не помнит эти две головы в профиль, кто не улыбнётся, прочитав юмористическую фразу автора?

В другой ранней повести Б. Хазанова, «Запах звёзд», вышедшей в 1977 г. в Израиле, а в 1990 - в Германии, нашло отражение лагерное прошлое писателя. В центре повести - рабочая лошадь (автор сам был одно время возчиком), почти мифологическое существо, более благородное, чем окружающие его и командующие им люди. При этом автор просто описывает всё, что было: повседневную жизнь рабов на грани жизни и смерти, где-то на северо-востоке России; зло и добро. Описывает труд, «который был объявлен делом чести и доблести и который называли почётным долгом те, кто никогда им не занимался». Читатель повести проникается особым уважением к человеку, как бы ни был унижен этот раб. Другая черта повести: она полна преклонения перед молчаливой красотой русской природы.

Проза Бориса Хазанова выдержала испытание временем. Её отличительными признаками в равной мере являются и глубина мысли, и художественная пластичность.

Несколько слов о публицистике Хазанова. Ещё в 1986 г. он опубликовал ценную эссеистическую книгу под названием «Миф Россия», по-русски она была опубликована в Америке, по-немецки - в небольшом издательстве в Майнце. Его перу принадлежит более полусотни этюдов о русской и западной литературе и культуре. В 1988 г. выходящий в Мюнхене журнал «Merkur» поместил статью «Москва как знаковая система»; короткий пассаж из этой работы даст представление о стиле Хазанова - публициста и эссеиста. Речь идёт о памятниках в советской столице.

«Вопреки значению слова "памятник", эти монументы отнюдь не предназначены для того, чтобы оберегать память о русской истории; скорее они воплощают фиктивную историю страны. Оперный богатырь на коне, простёрший руку к окнам учреждения, за которыми сидит когорта чиновников, по меньшей мере вдесятеро превышающая его дружину, изображает лицо, которого никогда не было. Никто не знает, как выглядел Юрий Долгорукий. Ни один русский историк не называл его основателем города».

В статье с латинским заголовком «Exsilium», то есть «Изгнание», напечатанной в «Новом мире» (№ 12 за 1994 г.), Хазанов пытается объяснить читателям в России, что, собственно, значит быть русским эмигрантом. Он рассказывает о том, как он постепенно входил в немецкую и европейскую жизнь. «Человек, живущий в России, живёт в России. Американец живёт в Америке. Тот, кто проживает в Германии, живёт в Европе». Автор очерка «Изгнание», с его хорошим знанием немецкого языка, может позволить себе сделать следующее замечание: «...Живущий в Германии иностранец вынужден, в сущности, осваивать два языка - литературный немецкий и местный диалект». Хазанов принципиально сдержан в своих суждениях о нашей стране. Он знает, что «нужно прожить здесь много лет, чтобы начать - с трудом и понемногу - разбираться в здешней жизни. Не знаю, могу ли я сказать это о себе».

Если эмигрировавший писатель оценивает свою судьбу так, как это делает Борис Хазанов, тогда то, что он пишет, становится служением двум культурам: той, из лона которой он вышел, и той, которая его интегрировала, в которую он вошёл. После крушения Советского Союза произведения писателей Зарубежья добрались, наконец, и до читателей на родине. В своём творчестве Борис Хазанов стремится к преодолению коммунистического прошлого родной страны, живописуя реальную жизнь советского времени со всей её политической ложью, демагогией и бесчеловечностью, организуемой государством, но и с противостоящей ей человеческой солидарностью, превосходством сердца, мужеством духа. Ироническая дистанция и юмор помогли ему идти своим путём и в советских условиях. Он оказался достоин вручённой ему в Гейдельберге премии «Литература в изгнании». В своём немецком изгнании он живёт во имя литературы - русской и немецкой.

Апрель 1998